Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы

Добрынин Андрей Владимирович

Наступила последняя раздача. Сдавал англичанин. Оба буржуя заказали по четыре взятки втемную — если бы они их взяли, то могли бы пусть не отыграться, но резко уменьшить мой выигрыш, и тогда мне не удалось бы освободить Айше. Вдруг я увидел, как Аткинс несколько раз подряд грубо, почти не скрываясь, передернул карту. Я хотел было возмутиться такой наглостью, но Дмитрий под столом лягнул меня в коленную чашечку, и я увидел успокаивающее выражение на его лице. Хотя Аткинс и сдал себе покера и старших козырей, Дмитрий не моргнув глазом всучил ему лишнюю взятку, тем самым устроив ему перебор и обесценив все взятое ранее. Мы с Дмитрием взяли столько, сколько и заказывали, Монахос — всего одну. Настал момент окончательного подсчета очков. Как оказалось, больше всех проиграл Аткинс. С проклятием он выписал чек на 30 тысяч фунтов и швырнул его в кучу банкнот, уже громоздившуюся на столе, так как расчет производился после каждого круга. То же сделал и Монахос, только его чек был на 20 тысяч. Внимательно изучив чеки, я одобрительно кивнул, после чего оба капиталиста, с которых сразу слетел светский лоск, бормоча проклятия, удалились из зала. «Добрынин, вы меня презираете?» — устало спросил Дмитрий. «Ну что вы, друг мой, — похлопав его по руке, отвечал я. — Слабости и увлечения бывают у всех, но не всякий способен оказать другу такую услугу, как вы мне сегодня». «Спасибо», — вздохнул Дмитрий. Я сгреб со стола в саквояж деньги, и мы вышли из залы, провожаемые завистливыми взглядами игроков помельче. Краем глаза я успел заметить, что через другую дверь в залу вошел служитель казино в коричневой с золотым галуном форменной одежде. «Просим прощения, но из–за неполадок в электроснабжении заведение закрывается», — донеслись до меня его слова и возмущенные возгласы игроков. Мы с Дмитрием шагали по длинному коридору с дверями по обе его стороны. Вдруг я услышал сзади какой–то странный шум. Обернувшись, я не поверил своим глазам: из боковых стен одна навстречу другой выползали огромные плиты. Встретившись, они глухой стеной перегородили коридор. «Смотрите!» — вскрикнул Дмитрий. Я повернулся и увидел, как такие же плиты сходятся впереди нас. Мы оказались в ловушке, лишь две боковые двери оставляли какую–то надежду на освобождение. Я рванул ручку одной из них, но в этот миг открылась другая дверь, напротив. «Не стоит делать резких движений, сударь. Слишком большое везение часто перерастает в большую неудачу», — назидательным квакерским тоном проскрипел стоявший на пороге в окружении вооруженных громил Исмаэль Аткинс. «Не знал, что бандитизм теперь в моде среди миллионеров», — язвительно отозвался я. «Саквояж», — повелительно промолвил Аткинс, протягивая руку. «Что ж, извольте», — пожал я плечами, но тут же внезапно выпустил саквояж, схватил Аткинса за запястье и рванул к себе, одновременно выворачивая его руку. Негодяй застонал, а я молниеносно развернул его и прижал к себе спиной, левой рукой стиснув его горло. В правый бок Аткинса уперся ствол «люгера», который я успел выхватить из кармана. Громилы сделали было какое–то движение, но я рявкнул: «Только шаг, и я пристрелю этого недоноска. Дорогу!» Дмитрий обшарил карманы Аткинса и вытащил из них браунинг, а затем подобрал с пола саквояж. Бандиты расступились передо мной, и я через боковую дверь двинулся вперед по анфиладе каких–то комнат, в которых то и дело возникали все новые вооруженные фигуры. Видя своего шефа моим заложником, они не решались напасть. Дмитрий, пятясь и водя стволом браунинга из стороны в сторону, прикрывал мне спину. Толпа бандитов кралась вслед за нами, словно стая шакалов, выжидая удобного момента для нападения. Вскоре этот момент настал. Один из бандитов спрятался за статуей Меркурия и повалил изваяние на нас, когда мы поравнялись с ним. Если бы я потерял секунду на то, чтобы пристрелить Аткинса, то мраморный бог размозжил бы мне голову своим кадуцеем. Поэтому я отпрянул от своего пленника, швырнув его на пол сильным толчком. Раздался хруст костей и дикий вопль Аткинса — статуя раздробила ему ноги. Дмитрий машинально оглянулся на шум, и тут же кто–то из бандитов ударом дубинки выбил у него из руки пистолет. «Бежим!» — крикнул я, и мы с Дмитрием бросились наутек в безумной надежде найти таким образом спасение. Выбежав в следующий зал, я в отчаянии огляделся. Укрыться было негде: вперед уходила все та же бесконечная анфилада, на всем протяжении которой бандиты могли подстрелить нас, как зайцев, не утруждая себя преследованием. Они и собирались это сделать: человек семь из них сгрудились в дверях и заорали: «Стой!», направив на нас винтовки и револьверы, в то время как остальные пытались извлечь Аткинса из–под мраморного истукана. Сердце у меня защемило — я понимал, что негодяи не промахнутся. Дмитрий тоже остановился и печально посмотрел на меня. «Что будем делать. Приор?» — спросил он. Ответить я не успел. Страшный грохот раздался, казалось, прямо в моей голове, взрывной волной меня с силой швырнуло на паркет. На какое–то время я лишился чувств, когда же пришел в себя, то осторожно повернул голову и взглянул в дверной проем, где только что толпились орущие бандиты. Сейчас там уже никого не было, лишь облако дыма и пыли, заполнившее все пространство смежной залы, начинало выползать и туда, где на полу лежали мы с Дмитрием. «Что это было, Приор?» — приподняв голову и часто мигая, осведомился Дмитрий. «Бог его знает», — озадаченно пробормотал я и на цыпочках приблизился к дымившемуся дверному проему. У порога я невольно отшатнулся. Передо мной зияла пропасть, куда рухнули перекрытия всех нижних этажей. Пыль медленно оседала на груду обломков, которая образовалась внизу и в которой мой взгляд стал постепенно различать мягкие очертания человеческих тел. Я перекрестился и пробормотал: «Ля галиба илля–ллах». После этого я повернулся к Дмитрию, который уже поднялся с пола и стоял, растерянно ощупывая голову, запорошенную пылью. «Здесь оставаться нельзя. Уходим», — сказал я. За годы жизни профессионального игрока Дмитрий привык к неожиданным поворотам судьбы и прытко последовал за мной, прижимая к груди саквояж. По винтовой лестнице мы спустились на второй этаж и попали в опустевшую кухню, где еще не остыла плита, на которой готовили горячие блюда. Из кухни мы вышли прямо за стойку бара. Бар располагался в большом зале для игры в рулетку, где сейчас также не осталось ни одного человека. Мы перемахнули через стойку, успев только сунуть в саквояж пару бутылок «Баллантайна», и по широкому проходу между столами устремились к выходу. Внезапно двери залы распахнулись, и нашим глазам предстала новая толпа бандитов, возглавляемая Монахосом. «Убейте их!» — злобно визжал недостойный потомок древних афинян. Громилы, вооруженные самым изуверским оружием, включая опасные бритвы и топоры для рубки мяса, медленно двинулась на нас. В их рядах присутствовали подонки всех народов и рас, обитающих на Индостанском субконтиненте: чернокожие дравиды, бородатые сикхи в тюрбанах, португальцы–метисы из Гоа и белокурые бритты с красными лицами, измятыми пороком. Справа и слева путь к отступлению нам преграждали высокие столы для игры в рулетку, сзади возвышалась стойка бара. Между всеми этими предметами меблировки оставались лишь узкие проходы, загроможденные стульями, где врагам не составило бы труда нас настичь. Монахос, благоразумно пропустив своих приспешников вперед, из–за их спин продолжал вопить: «Вперед, трусы! Убейте их!» Вдруг мощный пинок в зад бросил его на ковровую дорожку, на которой он распластался в позе жабы, попавшей под колесо грузовика. Услышав стук упавшего тела, громилы обернулись. На пороге, изящно поигрывая обнаженной шпагой, стоял маркиз во всем великолепии своей белой контр–адмиральской формы. «Легавый!» — удивленно прохрипел кто–то, увидев форму. «Должен огорчить вас, любезный, я всего лишь морской офицер, да и то, пожалуй, в отставке, — вежливо объяснил маркиз. — Хотя я понимаю, что ваша встреча с полицией весьма желательна, — во всяком случае для полиции». «Спокуха, урки, это просто фраер. Щас я его урою», — заявил какой–то одноглазый португалец и двинулся к маркизу, поигрывая остро отточенным кухонным вертелом. «Жить надоело, козел?» — осведомился бандит. Не дождавшись ответа на свой идиотский вопрос, он побагровел от злобы и с криком: «На, получи!» — сделал резкий выпад вертелом, целясь маркизу в грудь. Однако, неожиданно для негодяя, какая–то сила отклонила его оружие, и оно вонзилось в пустоту, причем маркиз почти не пошевелился, сделав лишь легкое движение шпагой. По инерции бандит промчался мимо своего противника и, запнувшись о порог, с размаху полетел на пол. В следующий миг маркиз, как матадор, нанес негодяю изящный удар в то место, где череп соединяется с позвоночным столбом. Бандит, попытавшийся было приподняться, туг же снова рухнул на пол и замер. Маркиз медленно вынул из кармана батистовый платок и вытер лоб, а затем опустил руку с платком обратно в карман. Увидев этот расслабленный жест, остальные бандиты опомнились и сочли, что им представляется удобная возможность для нападения. Однако они жестоко ошиблись. Стоило им рвануться вперед, как раздались какие–то глухие хлопки. На белом кителе маркиза на месте кармана появилась дымящаяся дыра с обгорелыми краями, от которых отлетали клочья при каждом новом хлопке. Пять или шесть негодяев с глухим стуком почти одновременно повалились на пол и друг на друга, словно бурьян, подсеченный ударом косы. Никто из них не издал ни звука, так как все были убиты наповал — пули поразили их в лицо или в шею. Маркиз, стрелявший через карман, вынул и отбросил в сторону пистолет с опустевшим магазином. Несколькими взмахами шпаги раздвинув оторопевшую толпу бандитов, маркиз соединился с нами. Мы обнялись, затем я представил ему Дмитрия. «Наслышан о ваших подвигах, сударь», — пожимая руку маркиза, восторженно промолвил тот. «Вы мне льстите, — скромно сказал маркиз. — Кроме того, и ваш сегодняшний подвиг тоже впечатляет». Дмитрий поклонился в знак признательности. «Вы что стоите, болваны?! — опомнившись, заорал Монахос. — Вперед! У них же нет оружия!» Чтобы подкрепить свои слова, он выхватил кольт и открыл стрельбу, вынудив нас укрыться за столами. Прочие бандиты также взялись за огнестрельное оружие и стали кинжальным огнем прижимать нас к полу, оттесняя от стойки бара, где имелся запасной выход. Напряженно следя за перемещением врагов, ловивших удобный момент для смертельного выстрела, я вдруг заметил краем глаза в окнах, которые забыли зашторить, какую–то темную громаду, двигавшуюся по вечерней улице, заслоняя фонари. Я перекатился по полу, уворачиваясь от очередной пули, и вновь покосился на окно. Темная масса поравнялась со зданием казино, и вдруг над ней затрепетало пламя, похожее на взмахи крыльев оранжево–голубого мотылька. Туг же раздался характерный звук работающего станкового пулемета. «Станковый пулемет системы Максима, калибр 7,62, боевая скорострельность 250 выстрелов в минуту, емкость ленты 250 патронов…» — пронеслось в моей голове. Будучи в Тукумане, я закупал эти пулеметы, последнее слово военной техники, для оснащения своей армии. Огонь велся прямо по огромным окнам нашей залы. Под градом пуль оконные стекла в одно мгновение осыпались сверкающей и звенящей лавиной. Пули дырявили обои, рвали в клочья картины, расщепляли дерево и крошили лепнину. Бутылки подскакивали и рассыпались кучками осколков. Бандиты, поднявшиеся было, чтобы броситься на нас, вновь распластались на полу, закрыв головы руками. Свинцовый ливень между тем затих на мгновение, потребовавшееся пулеметчикам на то, чтобы сменить ленту, и тут же возобновился с прежним ожесточением. Один из громил в сикхском тюрбане и короткой кожаной куртке на голое тело, не совладав с нервами, вскочил и опрометчиво попытался выбежать из залы. Струя свинца стегнула его с такой силой, что он завертелся волчком и покатился по полу, остановившись только у стены, к обоям которой уже прилипли кровавые клочья его плоти, вырванные пулями, прошедшими навылет. Тем временем я заметил, что стрелки создали для нас мертвое пространство, сосредоточив огонь на той части зала, где отлеживались бандиты, не смевшие поднять головы. «За мной, к запасному выходу», — скомандовал я маркизу и Дмитрию и первым подал пример, перепрыгнув через залитую виски стойку бара. Друзья последовали за мной. В дальнем конце залы с воплем бессильной ярости приподнялся Монахос и вскинул револьвер. В ту же секунду его рука, перебитая пулей, нелепо дернулась, как у паяца, голова, в которую также попала пуля, мотнулась в сторону, и он рухнул на ковровую дорожку, вывернув шею так, что казалось, будто он прислушивается к происходящему этажом ниже. Мы спустились по винтовой лестнице. Маркиз, который, как оказалось, долго искал нас по всему дому, успел изучить планировку нижнего этажа и вывел нас к центральному входу. Когда мы появились на парадной лестнице, два дежуривших у дверей типа в форме служителей казино выхватили револьверы, но не успели выстрелить. Страшный удар, нанесенный снаружи, сорвал двери с петель, и они, рухнув внутрь, прихлопнули, как мух, обоих стражников. Через дверной проем я разглядел исполинскую ногу слона и сразу все понял. Выбежав на улицу, мы попали в объятия Виктора и Вадима Цимбала. Вадим с дерева видел, как мы с крупным выигрышем покинули залу для игры в покер. Однако когда после этого мы не вышли из казино вместе с толпой игроков, Вадим понял, что дело нечисто, и побежал к Виктору, ожидавшему со слоном на стоянке для экипажей. Он застал Виктора оживленно беседующим по–румынски с двумя какими–то оборванцами, в которых по газетным снимкам узнал Петю Коку и Лентяя. Последние собирались отомстить за румынского принца, подло убитого по приказу хозяев заведения. Только накануне они завершили подкоп под здание казино и явились полюбоваться, как рванет заложенная туда мина, а заодно и перестрелять из пулемета всех тех, кто будет выбегать из дома. Части разобранного пулемета они принесли с собой в двух мешках, пропахших почему–то тухлой рыбой. Когда собратья по террору оживленно делились новостями, прибежал встревоженный Цимбал, которого стражники не пустили внутрь казино. «А шо вы думалы?! — воскликнул Петя Кока. — Я ж вам казав: то ж натуральные бандиты. А ну, Витя, пидгони своего елефанта, мы з него зараз броневик зробым». Пулемет стали устанавливать на спине слона. В момент окончания сборки сработала мина, от взрыва которой затряслось все здание, а по мостовой Роберт — Клайв–роуд зазмеились глубокие трещины. Слон двинулся вдоль фасада заведения, Петя Кока поливал свинцом освещенные окна, а Лентяй подавал ленту. Сначала они палили наугад, но затем, разглядев ситуацию в зале для игры в рулетку, обрушили весь огонь на наших врагов,

что и позволило нам благополучно уйти. Со спины слона Лентяй сбросил веревочную лестницу, и мы вскарабкались по ней в паланкин: я, маркиз, Дмитрий, Виктор и Вадим Цимбал. Было тесновато, тем более что Петя Кока время от времени давал очередь по полицейским, возникавшим в дальнем конце Роберт Клайв–роуд, и его локти от отдачи пребольно били по нашим ребрам. Однако теснота среди друзей куда лучше просторного одиночества. «Пошел, отчаливай!» — крикнул я. Прежде чем мы свернули в боковую улочку, на крыльце казино появилось несколько аляповатых фигур с ружьями. Негодяи приготовились открыть по нам огонь, однако Петя Кока был начеку. Вновь над спиной слона запорхал оранжево–голубой мотылек, вновь раздался равномерный грохот пулеметной пальбы. Пули хлестнули по брусчатке, с визгом и щелканьем высекая из нее искры. Бандиты один за другим неловко повалились на мостовую и остались лежать на ней, напоминая мешки с тряпьем, упавшие с воза старьевщика. Слон же углубился в спасительный лабиринт улочек Старого города, где нас не смогла бы найти никакая погоня.

Следуя моим указаниям, умное животное подвезло нас к знакомой стене, окружавшей сад и дом, где томилась Айше. Схватив саквояж, я прямо с спины слона перепрыгнул на стену, а оттуда соскочил в сад. Поднявшись на ноги, я опрометью бросился в дом. Слуги, возникшие на моем пути, растерянно расступились передо мной. Оттолкнув привратника, я ворвался в дом и помчался по коридорам и залам в ту угловую комнатку, где совсем недавно вкусил столько счастья. В зале, где я отбивался от наймитов хозяина, вновь царил порядок: трупы убрали, кровь замыли, мебель расставили по местам. Чтобы заметить это, мне потребовалась лишь секунда, а затем я бросился к заветной двери. Внезапно она сама раскрылась передо мной, и на пороге возникла фигура в белом. «Вам не нужно входить туда, шейх, — мрачно сказал низарит. — Ваша супруга ранена, и волнение при виде вас может убить ее». Пытаясь осмыслить его слова, я несколько минут пребывал в неподвижности. «Как ранена? Кем?» — прохрипел я. «Мы опоздали всего на минуту, и этого было достаточно, чтобы бывший хозяин Айше ударил ее кинжалом, — грустно объяснил низарит. — Мы принесли ему деньги на тот случай, если вам не удастся их выиграть, но он, как только увидел золото, схватил кинжал, ворвался в комнату Айше и ударил ее в грудь… Мужайтесь, шейх: я видел рану, она смертельна». «Так что же ты держишь меня здесь, глупец!» — взревел я и оттолк–нул его. В комнате, привалясь к стене, сидел связанный хозяин, а рядом с ним присели на корточки два низарита. На кровати, бессильно откинув головку, лежала Айше. Над нею склонился лекарь. «Пшел вон, болван», — бросил я ему, и когда он исчез, прильнул поцелуем к шейке Айше — там, где виднелось замирающее биение пульса. Ее глаза приоткрылись, и знакомая голубизна резнула мне сердце. Улыбка тронула посиневшие и запекшиеся губы Айше, когда она узнала меня. «Я знала, что ты придешь… Я должна запомнить твое лицо, прежде чем уйду в другой мир», — прошептала она. «Боже, за что?» — только и смог я вымолвить, зарываясь лицом в подушки, но моя скорбь, жгучая, как кислота, требовала выхода. Я вскочил, закружился по комнате, выхватил нож и полоснул себя по лицу, по груди, по рукам. Обливаясь кровью, я рухнул на колени у ложа Айше и прижался губами к ее бессильно свесившейся руке. «Я много грешила, но не по своей воле, — прошептала Айше. — Не плачь обо мне, ведь говорят, что тех, кого любит Аллах, он призывает к себе молодыми. Мне жаль только тебя: ты опять остаешься один, без подруги. А как бы я любила тебя!» — со стоном воскликнула Айше. Она провела рукой по моим волосам, затем ее пальчики с необычайной силой стиснули мое плечо и вдруг разжались. Ее рука вновь бессильно повисла. Я взглянул ей в лицо — она была мертва.

Сердце, ум, душа — все во мне опустело. Не выказывая никаких признаков горя, я выпрямился и некоторое время стоял неподвижно. Бог не позволил мне сразу осознать всю глубину постигшего меня несчастья, иначе оно убило бы меня. Я медленно обернулся, и мой взгляд упал на связанного хозяина Айше, сверлившего меня злобным и трусливым взглядом. Холодная ненависть и жажда мести проснулись в моей душе, милосердно позволяя мне отвлечься от горя. «Выведите его во двор», — негромко приказал я низаритам. Они поставили хозяина на ноги и поволокли в дверь. Стоявшие у двери мои друзья, потрясенные и застывшие в молчании, расступились перед ними и спустились вниз следом за мной. «Что с вами? Вы ранены?» — спросил маркиз, видя, что я весь залит кровью. «Пустяки», — отмахнулся я, в то время как слуга отирал кровь с моего лица губкой, смоченной в настое целебных трав. Во дворе оказалось еще несколько низаритов, охранявших ворота и парадный вход в дом. «Выройте яму и принесите кол», — приказал им я. «Что вы намерены делать?» — спросил маркиз. «Посадить на кол этого подлеца», — отвечал я. «Полноте, друг мой, что за варварство», — попытался урезонить меня маркиз. «Око за око, гласит закон. Негодяй покусился на жизнь, стократ ценнейшую, чем его собственная, поэтому и умереть он должен смертью гораздо худшей, чем обычная смерть», — сказал я. Маркиз в сомнении покачал головой, но я не придал значения его мнению, зная, что во многом Запад и Восток никогда не поймут друг друга. «Пройдем в покои, — предложил я. — Федаины и без нас сделают все, что нужно».

В покоях нижнего этажа мы удобно расположились на коврах, и я рассказал друзьям о тех действиях, которые, по моему мнению, должны были предшествовать нашему вторжению в страну зинджей. Первым звеном подготовки я предлагал сделать посещение Ага–хана, главы низаритов, в его отдаленном горном убежище. «Если нам не поможет Ага–хан, мы погибли, ведь отказаться от нашего предприятия мы все равно не сможем, но и успеха не добьемся, а неудача для нас равносильна гибели», — убежденно заявил я. «Мы ничего не понимаем во всех этих восточных делах, но вам мы верим. Ведите нас», — выражая общее мнение, произнес Виктор. Закончив наше краткое совещание, я вышел во двор понаблюдать за совершением казни. Хозяин уже сидел на колу. Кол низариты подобрали со знанием дела — не слишком тонкий, и не стали его смазывать, чтобы мерзавец не умер слишком быстро. Ноги убийцы судорожно вытянулись и мелко дрожали в отчаянном усилии найти опору и остановить страшную боль, неуклонно разрывавшую его утробу. Кол уже сплошь покрывали липкие блестящие потеки крови, по ногам тоже струилась кровь, привлекая полчища мух. Мухи кишели в уголках глаз казнимого, копошились на губах и в бесстыдно распяленной промежности. Отогнать их он не мог, так как руки его были связаны за спиной. «Прекрасно, — похвалил я. — Вы сделали все правильно». Еще некоторое время я пристально наблюдал за мучениями негодяя. Только глупцы утверждают, будто месть не приносит отрады. Затем я повернулся и пошел в дом. «Добей его, мурид», — бросил я на ходу ближайшему низариту. Тот потащил с плеча старинное ружье, богато изукрашенное серебром. Когда раздался выстрел, я обернулся и увидел, как голова моего врага бессильно мотнулась набок.

Похороны Айше задержали нас ненадолго. Низариты всего за одну ночь построили для нее на своем подворье мраморный мавзолей, в который поместили тело. Они же по моей просьбе помогли нам закупить все необходимое для путешествия. Когда облаченное в саван тело Айше исчезло в прохладном сумраке мавзолея, я вдруг понял, что желание быть

похороненным вместе с любимои — это вовсе не выдумка сентиментальных писак, а совершенно естественное чувство, простое продолжение той близости, которая существовала в жизни, — если, конечно, человек не ценит слишком высоко свою жалкую жизнь саму по себе. Я назначил отправление на следующее утро после похорон и, собрав в кулак все душевные силы, пошел проверить припасы. Удовлетворенный результатами проверки, я отыскал знакомый саквояж с деньгами и достал оттуда две бутылки виски, захваченные в баре казино. Одну из них я тут же открыл и основательно хлебнул из горлышка. До темноты я просидел с друзьями, беседуя о посторонних предметах и прихлебывая виски, пока, незаметно для себя, не впал в забытье. Меня отнесли в спальню, заботливо раздели и укрыли покрывалом.

Наутро похмельная одурь и суета сборов заставили меня отвлечься от свершившегося накануне. Наконец мы погрузились на слона. «Аллах да благословит вас», — крикнул я гостеприимным низаритам, и те склонились в прощальном поклоне. Громко трубя, слон вышел из ворот на улицу. «Держи на северо–запад!» — велел ему я. Слон, искушенный в мореплавании, знал все курсы и уверенно двинулся в заданном направлении. Выйдя из города, он направился вверх по течению Хугли, правого рукава Ганга. Затем наш путь прошел по правому берегу Ганга вдоль всей речной долины. Когда перед нами возникал очередной приток священной реки, слон, не замедляя хода, с берега обрушивался в воду, поднимая тучи брызг. Он двигался даже ночью, превосходно ориентируясь в темноте. Покачиваясь в паланкине, мы негромко беседовали. Друзья старались отвлечь меня от мрачных мыслей. Петя Кока и Лентяй рассказывали о зверствах молдавского режима, маркиз описывал чудачества своих титулованных родственников, рассеянных по всему земному шару; Виктор, Дмитрий и я читали стихи либо излагали захватывающие сюжеты своих романов и пьес; Вадим Цимбал наигрывал на губной гармонике бесчисленные мелодии либо пел под аккомпанемент слона, который негромко трубил наподобие саксофона. Между прочим Дмитрий наконец рассказал нам историю своего исчезновения.

Низаритский шейх не зря сомневался в том, что Дмитрия и вправду похитили. Не в силах совладать со своей страстью к игре, Быков, оказавшись в Бейруте, скоро проторил дорожку в тайные игорные притоны припортовой части города. Он был прекрасным игроком и имел от карт немалый доход, но в один прекрасный день его постоянный партнер, на честность которого он полностью полагался, стакнулся с двумя шулерами, и втроем они обыграли Дмитрия на огромную сумму. Чтобы погасить долг, Дмитрий использовал казенные деньги, данные ему в посольстве для приобретения киноаппаратуры, а также доверенную ему на хранение общую кассу бейрутского клуба журналистов. Стремясь поскорее отыграться, Дмитрий бросился в легальное казино, где играли в рулетку, хотя давным–давно дал себе слово не вверяться этой игре, основанной лишь на слепой прихоти судьбы. Развязка оказалась скорой — в тот же вечер он проигрался дочиста. Вернувшись к себе в отель, Дмитрий постарался спокойно обдумать ситуацию. Три выхода были перед ним: или позор и тюрьма, или самоубийство, или исчезновение. «Я выбрал третье, — сказал Дмитрий с достоинством. — Остальное стало уже делом техники». «И совершенно правильно, — поддержал его маркиз. — Не хватало только, чтобы из–за каких–то жалких денег такой человек, как вы, пустил себе пулю в лоб или сидел в одной камере со всяким сбродом». «Это не жалкие деньги, — возразил Дмитрий, задетый за живое. — Недостача составляла около пятисот тысяч франков». Маркиз усмехнулся: «Мой дедушка за одну осень в Париже спустил три миллиона, а тогда деньги стоили куда дороже, чем сейчас. Но дедушка и не подумал стреляться, а изменил внешность и бежал в Южную Африку. И что вы думаете? На участках, которые он застолбил, нашли золото, он вернулся в Париж, помирился с кредиторами и зажил еще роскошнее, чем раньше. Если бы его вскоре не хватил апоплексический удар в объятиях неких двух знатных дам, он, конечно, прокутил бы и эти деньги. Лишь благодаря его внезапной смерти они остались в нашем роду».

Коротая время за разговорами, мы миновали долину Ганга и двинулись вдоль строившейся англичанами железной дороги через Сахаранпур и Джалландар в направлении Лахора. В Лахоре мы пополнили запасы провизии и виски. Далее наш путь пролегал через Пешавар и Хайберский проход на Кабул, а из Кабула по старому караванному пути мы добрались до Герата. Там я не смог отказать себе в удовольствии посетить знаменитую мечеть. Кроме того, по моему совету мы осмотрели расположенные невдалеке от города великолепные дворцы Мусаллы. Из Герата также по оживленному караванному пути через Мешхед, Шахруд и Тегеран мы прибыли в Казвин. Курс прокладывал я, знакомый с географией этих мест. Я хотел добраться до Аламута, печально знаменитой крепости, издавна являвшейся оплотом низаритов и резиденцией их таинственного главы, носящего титул Ага–хана. На всем протяжении нашего пути мы постоянно видели в отдалении то появляющиеся, то вновь исчезающие группы всадников в белом. Я догадался, что это охрана, предоставленная нам благосклонными низаритами. В Казвине мы заночевали в убогом караван–сарае на окраине города. Как я ни старался, даже среди самых отпетых подонков, обитавших в окраинных лачугах, мне не удалось найти ни одного проводника: при одном слове «Аламут» каждый бледнел, лишался дара речи и норовил обратиться в бегство. Наутро мы погрузились на слона и двинулись по пыльной дороге по направлению к горам, громоздившимся на горизонте. Я надеялся выведать что–нибудь у жителей горных селений, а если говорить прямо — просто положился на удачу. Когда мы отъехали от города примерно на два фарсаха, из расщелины в скале справа от дороги не спеша выехали десятка полтора всадников, до глаз закутанных в белое, и преградили нам дорогу. Петя Кока потянулся к пулемету, но я остановил его. «Это друзья», — промолвил я. Один из всадников, видимо предводитель, отделился от отряда и подъехал вплотную к слону. Мне показалось сначала, будто его сопровождает, держась у стремени, рослая овчарка, но когда он приблизился, я с удивлением разглядел, что это не собака, а огромный волк. «Я слышал, вы ищете дорогу в Аламут», — заявил предводитель. «Вы не ошиблись, — ответил я. — Мое имя — Али Мансур, я должен говорить с Ага–ханом». «Следуйте за мной. Он ждет вас», — сказал низарит, повернул коня и поскакал вперед, а за ним и все его воины. Слон двинулся за ними. Волк замыкал кавалькаду, следуя по пятам за слоном. С широкой дороги, по которой ходили караваны, мы свернули на более узкую, но также довольно наезженную. Затем последовали еще и еще повороты, так что в конце концов я перестал их считать и доверился нашим провожатым. Дорога между тем поднималась все выше в горы. Теперь уже по правую руку от меня была отвесная базальтовая стена, по левую — пропасть, где плыли облака. Под ними, где–то в чудовищной глубине, шумела невидимая река. Когда наметанным глазом я стал все чаще замечать в скальных расселинах и нишах над дорогой сторожевые посты, я понял, что крепость близко. И действительно, за очередным поворотом дороги нашим глазам предстало величественное зрелище. Ущелье как бы раздваивалось, два его рукава охватывали то ли колоссальную скалу, то ли небольшое плато, целиком занятое строениями крепости. Дорога вначале круто спускалась на дно ущелья, по которому, по

белой каменной россыпи, бежала чистая шумная речка. Спуск был трудным, так что не только лошади, но даже слон порой пугливо припадал на задние ноги. Однако подъем оказался еще трудней. Дорога лентой обвивала гору, и два всадника вряд ли смогли бы разъехаться на ней. Поэтому слон двигался медленно и осторожно, как по бревну, опасаясь потерять равновесие и свалиться в пропасть. Когда мы поднялись наверх, то обнаружили на правом боку славного животного кровавые ссадины от трения о скалу. Наконец дорога оборвалась, и пропасть разверзлась уже не только слева от нас, но и перед нами. Пути назад не было, мы просто не смогли бы развернуться. Впереди, ярдах в двадцати, из толщи скальных пород выдавался утес, на котором стояла надвратная башня с бойницами, въездной аркой и поднятым на цепях подъемным мостом. Внезапно цепи залязгали, и мост опустился перед нами, соединив над пропастью оборвавшуюся дорогу и крепостные ворота, защищенные кованой железной решеткой. Решетка поднялась, створки ворот распахнулись, и наш маленький караван стал втягиваться в крепость. Не буду подробно излагать план этого знаменитого сооружения, в котором ни до, ни после нас не удалось побывать ни одному европейцу. Скажу лишь, что и снаружи, и изнутри Аламут, выстроенный из темного камня, производил мрачное и зловещее впечатление. Так же угрюмо выглядели и помещения крепости, целиком высеченные в материнских скальных породах. Стены Аламута стояли у самой кромки обрыва и казались его продолжением, словно и обрывы плато, и стены крепости вытесал один колоссальный топор. Ущелья, охватывавшие плато со всех сторон, то и дело заволакивались облаками, порой облака закрывали бойницы и заполняли весь внутренний двор, неся с собой сырость и недомогания. Могущество низаритов меня никогда не удивляло, но я не мог разрешить вопроса, как же такое количество огромных тесаных каменных блоков удалось поднять в поднебесную высоту. Если же их высекали на месте, то откуда взялось в заоблачных горах столько строителей, кто были эти люди, кто снабжал их инструментом и продовольствием? Казалось, Аламут и возник как зримое свидетельство ограниченности человеческого знания.