Китай, Россия и Всечеловек
Шрифт:
Когда мир покоится в единстве, двойственность сама собой исчезает». (А наши постулаты: «все познается в сравнении», «в споре рождается истина», но это не та Истина, которую искали мудрецы.)
Сяожэнь, естественно, нарушает Единое, Гармонию, изначальный порядок. Своим отступничеством от Пути и своеволием приносит беду. «Цзюньцзы делает человека красивее, не побуждает к дурному. Сяожэнь наоборот» (Лунь юй, 12,16). «Цзюньцзы легко служить, но трудно угодить. Если пытаешься угодить, нарушая Путь, он отвергает. Людей ценит за их способности. Сяожэнь наоборот. Ему трудно служить, но легко угодить. Если угождаешь, нарушая Путь, он доволен. На службу подбирает таких, которые готовы на все» (13, 25). Зацикленное на себе сознание неспособно к Просветлению, обречено на пребывание в низших сферах Бытия.
Цзюньцзы не пристрастен в том смысле, что выбирает людей не по своему вкусу или интересу, а по нравственным достоинствам. Объединяясь в духе, вне пространства и времени, сообщается с теми, с кем един. «Цзюньцзы держится с достоинством, но не вступает в споры. Общителен, но не партиен» (15, 21). Потому не может цзюньцзы противопоставлять, тем более уничтожать одно во имя другого, когда обе стороны оказываются жертвой. Цзюньцзы воспринимает видимое как разное проявление одной сущности. Что может изменить смена одной волны другой при неизменности океана? И как может судить смертный об истинной ценности явленного, которое с божественной точки зрения может иметь совершенно иной смысл?
Потому, естественно, в китайских учениях и не мог появиться идеал борьбы, как у древних греков: «Он не борется и потому непобедим», «Дао совершенномудрого – деяние без борьбы», «Умеющий побеждать врага не нападает… Это я называю Дэ, избегающее борьбы», «Кто знает причины того, что Небо ненавидит [воинственных]? И совершенномудрому трудно объяснить это. Небесное Дао не борется, но побеждает» (Дао дэ цзин, 66, 81, 68, 73).
Естественно, и Конфуций считает борьбу, мятеж уделом варваров. Всякое насилие лишь порождает насилие. Можно бороться только с собственным несовершенством. «Цзюньцзы не выносит решительных и смелых, но ограниченных» (Лунь юй, 17, 24). «Любящий отвагу и страдающий от бедности мятежен» (3, 10). На вопрос, есть ли то, что ненавидит цзюньцзы, Конфуций отвечает: «Есть. Он ненавидит, когда нижестоящие клевещут на вышестоящих; кто смел, не ведая ритуала (ли)». Ему вторит ученик Цзы-гун: «Мне отвратительны те, кто считает мудростью повторение чужих мыслей; кто думает, что неподчинение есть смелость, а раскрытие чужих тайн – правдивость» (Лунь юй, 17, 23). Мятеж, распри – удел мелкого человека, лишенного стыда и достоинства, мудрый следует Срединному Пути. По словам ученика Ю-цзы: «Благодаря Гармонии (хэ), рождаемой Ли, появляется взаимное уважение. Оттого прекрасен Путь древних правителей. Они достигали успеха в большом и малом, потому что знали Гармонию и следовали Ли» (Лунь юй, 11, 12).
Что же такое «Ли», которое ведет мир к Гармонии? Чаще всего переводят мало что говорящими нашему сердцу словами «ритуал» или «учтивость». В сущности, «ли» невозможно перевести одним словом: оно универсально, многомерно, но без него не понять Путь мудрецов. Может быть, ему более всего отвечает понятие «соответствовать, быть уместным», вести себя сообразно с ситуацией, не теряя Человечности. Потому Конфуций и говорит: «Если нет Ли, откуда взяться Человечности? Если нет Человечности, откуда взяться Радости (лэ, переводят как «музыка». – Т. Г.)?» (3, 3). Жить в ритме вещей, не ставить себя выше других – на это способен лишь тот, кто следует Срединному Пути: «Учитель сказал: Почтительность вне Ли ведет к суетности. Осторожность вне Ли ведет к трусости. Смелость вне Ли ведет к смуте. Прямота вне Ли ведет к грубости» (Лунь юй, 8, 2). То самое Ли ( япон. рэй), с которого в воинских искусствах начинают и кончают единоборство: учтивость выше победы. Когда у Конфуция спросили, можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом, он ответил: «Это слово – Сострадание (шу)». И этот иероглиф имеет много смыслов: терпимость, жалость, великодушие, умение прощать, чаще всего переводится как «взаимность». Но взаимность бывает разного рода. Из последующих слов Конфуция ясно, что он имеет в виду: «Не делай другому того, чего не желаешь себе» (15, 23). (И это близко Евангельской истине.)
Все же нельзя сказать, что цзюньцзы совершенен (хотя сунские ученые сравнивали его с совершенномудрым). Он и сам знает, что не во всем безупречен, и потому занят своим усовершенствованием, чтобы, становясь лучше, делать лучше других. Зная силу Недеяния, в процессе преображения жизни он вынужден действовать. Он может ошибаться, но не может не признавать своих ошибок: «Когда, совершая ошибку, не исправляешь ее, это и есть ошибка» (Лунь-юй, 15,
29). Сяожэнь, естественно, «прикрывает свои ошибки» (19, 8). Цзюньцзы требователен к себе, сяожэнь требователен к другим: «Цзюньцзы ищет причину в себе, сяожэнь ищет причину в других» (15, 20). «Цзюнцзы думает о Справедливости, сяожэнь думает о выгоде» (4, 16), – повторяет Конфуций.
Цзюньцзы – связующее звено между совершенным человеком и простым смертным, между древностью и современностью, – нить, соединяющая прошлое и настоящее, чтобы не закрылась Основа сущего. Самый большой грех или космический проступок – растратить не по назначению накопленную предками благодатную силу Дэ. «Цзюньцзы благоговеет перед тремя вещами: велением Неба, Великим человеком и словами мудреца. Сяожэнь не чувствует веления Неба, не робеет перед Великим человеком и пренебрегает словами мудреца» (16, 8). Сяожэнь не знает почтительности. (Мережковский назвал этот тип людей «грядущим хамом», а Лермонтов – чернью, толпящейся у трона.) Для сяожэня нет ничего святого. «С мелким человеком можно ли служить государю? Когда он не достиг желаемого, то лишь заботится о его достижении. Добившись своего, страшится потерять; из боязни потерять готов на все» (17, 15).
Если нет ничего святого, значит, все дозволено. Уже в те времена знали, насколько опасна вседозволенность. Отсутствие благоговения перед высоким Умом, надругательство над прошлым, осквернение святынь – начало всех бед. Человека может привести на грань исчезновения исчезновение чувства святости. («Бог умер», – изрек в отчаянии Ницше, другие приняли к сведению – и последовала расплата за отпадение от Бога, и не могла не последовать. Вместе с храмами Россия разрушила Основу и имеет то, что имеет.) «Не зная воли Неба, не станешь истинным человеком» (Лунь-юй, 20, 3). Собственно, разница в том и заключается, что один слышит голос Неба, ощущает присутствие Божественного, другой не видит Неба, потому спешит поудобнее устроиться на земле, но что-то этому мешает. Для пушкинского Сальери «Нет правды на земле. Но правды нет и выше». Для него – нет, и ему невыносима мысль, что для кого-то есть эта правда – для Богом отмеченного. И пусть эта дистанция трагичнее в западном мире, между богоизбранником и ремесленником, но суть одна: ограниченность не вмещает в себя безграничное, оттого страдает от самонаказания: «его неправда обращается ему в казнь».
В отличие от сяожэня, цзюньцзы, следуя Срединному Пути или воле Неба, «идет вверх», к Благу, к совершенному порядку, и ведет за собой других. Одно инь, одно ян не противостоят, не могут противоборствовать, ибо нет инь без ян и ян без инь, они живут в согласии, не навязывая ничего от себя. Дао самоестественно ведет к Добру. «Поэтому совершенномудрый пребывает в Постоянстве, делает добро, спасает людей, не пренебрегает ими. Пребывая в Постоянстве, делая добро, спасает все существа, не отбрасывает их. Это называется Просветленностью»; «Добрым делаю добро и недобрым делаю добро, благодаря Дэ доброты. Искренним верю и неискренним верю, благодаря Дэ искренности» (Дао дэ цзин, 27, 49).
«Цзюньцзы идет вверх, сяожэнь идет вниз» (Лунь-юй, 14, 23). Сяожэнь, думая о выгоде, ради которой готов на все, опускается и тянет за собой других, с которыми связан круговой порукой. Конфуций недаром столько внимания уделил мелкому человеку, антиподу цзюньцзы, видя угрозу Поднебесной. Если говорить на языке нашей традиции, то цзюньцзы – орудие Бога, а сяожэнь – Дьявола. Естественно, сяожэнь не народ. О народе мудрецы говорят с почтением: «У совершенномудрого нет неизменного сердца. Сердце народа и есть его сердце… Он без остатка отдает свое сердце Поднебесной. Он весь сосредоточен на народе. Они для него как младенцы» (Дао дэ цзин, 49). Сяожэнь не народ, но некая порча в народе, некая стихия, которая, если дать ей волю, может все смести, опустошить. Это особенно ощутимо в XX веке – стихийный бунт, как черная дыра, втягивает в себя все живое.
Конфуций более всего радел о человеке: «все близки по природе», но «люди, идущие разными путями, не могут встретиться» (15, 39). Цзюньцзы, «утвердившись в Основе, обретает Путь», ибо укоренен в Бытии; сяожэнь, напротив, не укоренен в Бытии, создавая мнимости, фиктивный мир, втягивает в майю. Групповая, ведомственная логика разрывает мир на части, по своему подобию. Даже объединяясь с другими, сяожэнь думает только о себе, о своем частном интересе и не думает об общем, ибо не видит его и не осознает высшего смысла Целого. Непробужденный человек все превращает в свою противоположность: истину в ложь, добро в зло, семейный союз в семейную драму, труд, возвышающий душу и тело, в труд, разрушающий то и другое, ибо лишь Труд в духе благодатен. Но тот, кто нарушает Путь, закон Эволюции, мешая Преображению, отторгается как инородное тело. Ничто не стоит на месте, и кто не восходит, тот нисходит. Потому Первоучитель ведет речь о преодолении человеком своего ничтожества. Но преодолеть невозможно, не имея образца, ниспосланного Небом.