Клад отца Иоанна

Лимонов Анатолий Иванович

С разных сторон доносились приглушенные голоса, но смысл слов и их значение было очень трудно определить. Минут через 10 мое путешествие на чьем-то горбу прекратилось, и меня вновь водрузили наземь, поставив теперь прямо на свои ноженьки. Правда, после всех этих поездок я едва держался на них... И еще очень хотелось есть и пить... И сильно кружилась голова, здорово не хватало кислорода. Что стало с Пашкой, я пока не знал, но почему-то думал, что она находится где-то поблизости. Где-то высоко весело пела лесная пташка. Что окружало нас: ночь или уже день, было неведомо, меня по-прежнему угнетала опостылевшая темнота душного мешка. Я сделал несколько шагов в неизвестность, но крепкая рука остановила меня, и раздался глухой бас:

– А ну, стой! Ишь ты, какой прыткий!

ВОЛЧЬЯ ЯМА

Когда с меня сорвали пыльный балахон, то я первым делом сделал несколько

глубоких глотков свежего воздуха и лишь только после этого осторожно осмотрелся. Оказалось, что мы находимся на неширокой лесной поляне, окруженной высоченными и толстенными соснами, у подножия которых теснился кривой молодняк да какие-то чахлые кустики вперемешку с сушняком. Пашка стояла рядом и тоже тяжело дышала. Руки у нас были связаны за спиной, а на ногах путы отсутствовали. Утро еще только зарождалось, поэтому в лесу царили липкие сине-сиреневые сумерки. Справа от меня находился охранник: здоровенный мужик не менее 2-х метров в высоту и косая сажень в плечах, руки - кувалды! Физиономия красная, густо покрытая застаревшей щетиной. Увидев его, я даже отшатнулся, так как показалось, что передо мной не кто иной, как сам сасквач![8] На ногах верзилы были мокрые от росы «кирзачи», а одежда состояла из брюк защитного цвета и ватника, надетого поверх тельняшки. На бритой голове красовалась черная кепочка, надвинутая прямо на глаза. В руках мужчина держал обрез винтовки, тускло поблескивающий в предрассветной мгле. На другом конце поляны стояли еще трое. Один был невысокий, худой, в потертых джинсах, штормовке, полусапожках и тоже в кепке. Он не спеша раскуривал папироску. Другой, видимо, старший из всех, был мужчиной лет пятидесяти с лысоватой и седеющей головой. Одежда его выглядела поприличней всех остальных его товарищей: модная кожаная куртка с замочками и заклепками и с поднятым высоким воротником; почти новые штаны цвета хаки; на ногах - туфли. Лицо незнакомца было отталкивающим, я бы даже сказал - безобразным. Всю левую щеку, часть лба и глаз пересекал глубокий лиловый шрам, частично скрываемый щетиной, а глаз наполовину затягивало отвратительное бельмо, и, видел ли он что или нет, трудно было сказать. Просто глядеть на этого человека и то оказалось неприятно: он вызывал какой-то ужас и отвращение, точно киношный монстр, восставший из ада. И тут меня посетила мысль, от которой спина враз покрылась холодными мурашками: а уж не сам ли это Назар Кривой, расхититель храмов? Если это так, то мы, кажется, приплыли, попали точно в пасть зверю! И еще я подумал, как же все-таки они смогли на нас выйти-то?! Как вычислили? Ведь никто ничего не... Но я не додумал, так как внезапно получил жесткий ответ на все эти вопросы! Четвертый незнакомец, до того стоявший за спинами товарищей, сделал шаг вправо и открылся нашему взору. Я даже ахнул, узнав в нем... брата Феодора! Тот, заметив это мое неожиданное открытие, смиренно сложил руки на груди и расплылся в своей безразличной ухмылочке.

– Брат Феодор, да как же так?!
– невольно вырвалось у меня.

– Заткнись!
– осадил меня охранник и замахнулся обрезом.

Я отшатнулся, но гнев и недоумение будоражили все мое существо.

– Видала?!
– сказал я Пашке, кивая на монаха. Та ничего не ответила. Лицо ее было бледным, губы дрожали, а в глазах блестели слезы. И мое сердце сжалось от боли и бессилия изменить что-либо. Я напряг руки так, что даже путы затрещали:

– Иуда! Так это ты! Как же ты смог-то?
– крикнул я.

– Я сказал, не дергайся! Не то - получишь!
– снова наехал на меня верзила.

Мои возгласы, похоже, мало трогали душу брата Феодора. Он стоял и безучастно улыбался, глядя себе под ноги и вяло перебирая четки. И я, снова с колючими мурашками на теле, подумал: «А не является ли этот братец основным наводчиком банды Кривого? Везде же свой нос сует, по разным храмам ходит, вот и присматривает, где что поценнее... Ах, Иуда-Иуда... Ну надо же нам было так опростоволоситься: сдали свой клад прямо в лапы бандитов! Да кто же мог такое подумать-то! Брат Феодор... Монах… м-м-м, - я застонал от боли, пронзившей все мое существо.
– Какую змею пригрели «зернышки», а! Ну надо же... Не успел я его расколоть, а ведь чуял недоброе...»

В лесу заметно светлело. Мужчины засуетились. Старшой что-то быстро сказал худому. Тот согласно кивнул пару раз, потом, ткнув в нас пальцем, спросил:

– А что с этим?

– С ними потом разберемся... Это все мусор, сейчас главное - вывезти товар! Мы с Федькой едем в город и там все организуем. Этот клад многого стоит! Пристроим его, и можно спокойно сваливать отсюда, пускай «менты» ищут ветра в поле.

– Ай да дядя Феодор! Ай да охотник!
– шутливо произнес худой и похлопал монаха по спине. Потом добавил, вынимая двумя пальцами папироску из губ: - А мы как же, Назар?

– Вы останетесь здесь, с товаром и с этими (старшой кивнул на меня и Пашку). Как что делать - сам знаешь, не впервой.

– Будь спок, Назар, все будет чисто...

– Я на тебя надеюсь, Ржавый, смотри тут, особо не озоруй!
– и главарь мягко пожал руку худого чуть выше локтя.

– Ах, басурмане! Ироды!
– воскликнул я в себе.
– Ведут-то себя как вольготно. Думают, Господь их совсем не накажет. Хотя, что для таких монстров Господь Бог!.. Только деньги и нажива - вот их божки. И я гневно и брезгливо сплюнул. И тут вдруг я почувствовал, что путы мои ослабли. Отчего - не знаю: то ли веревки сами как-то развязались от моих потуг, то ли Пашка незаметно потянула за их кончики. Еще мгновенье, и руки мои стали свободны! Но я не показал вида, что лишился пут.

– Слон, обыщи их!
– приказал старшой и сунул свои ладони в карманы кожанки.

Охранник грубо облапал меня. Я задергался, издавая вопли и хохот:

– Э-э, полегче, я щекотки боюсь!

– Спокойно! Стой и не дергайся!
– прогремел верзила, отбирая у меня мобильник и походный ножичек. А больше у меня ничего не было с собой. Наброситься на охранника и завладеть его оружием я не решился: уж больно неравны были силы! Но, когда Слон двинулся к отпрянувшей от него Пашке, я не выдержал. Жар праведного гнева ударил мне в голову, ослепил, но в тоже время и придал духу! Я решил действовать. Пока вся банда в сборе и они еще не увезли бесценные сокровища, надо было попытаться помешать им осуществить задуманное и как-то положить конец их преступной деятельности. Как и что я смогу предпринять после захвата оружия, я плохо представлял, но считал - это будет первый шаг и к нашей свободе, и к делу разоблачения коварных бандитов. Чтобы обыскать девчонку, Слон переложил обрез в левую руку и, как я успел заметить, держал оружие некрепко, не ожидая от нас каких-либо решительных действий. Он был вполне уверен, что у нас с перепугу трясутся все поджилки и что мы полностью в их власти. Посмотрим еще, басурмане, кто - кого! Я резко обернулся и сделал верзиле подножку. Тот споткнулся и едва не упал, при этом глубоко прогнулся вперед. Пашка взвизгнула и отскочила в сторону. Я тут же всем своим телом прыгнул на спину мужику и окончательно поверг Голиафа наземь. Он всей своей грузной массой рухнул в траву, ломая своим лбом сухую толстую ветку, торчавшую из папоротника. Еще через пару мгновений обрез оказался у меня в руках. Патрон был в стволе, отметил я, судя по положению затвора. Только нажимай на курок!

– Стой!
– взвизгнул худой и кинулся ко мне.

– Стоять! ОМОН!
– гаркнул я, вскидывая вперед руки с оружием.

Ржавый (кажется, так величали его подельники) сразу осекся, но быстро взял себя в руки.

– Ну ты, сопля, оборзел, что ли?
– прошипел он и медленно двинулся ко мне.
– А ну, брось пушку, не то я тебя на кусочки изгрызу!

– Стоять, я сказал! Еще шаг - и я стреляю!
– произнес я, стараясь придать своему голосу нотки строгости и решимости. Пашка быстро спряталась у меня за спиной. Кривой нервно огляделся: он явно не ожидал такого вот поворота событий. Лишь один брат Феодор стоял, как и прежде, лукаво подсмеиваясь.

«Ах ты, Иуда, лупануть бы тебе прямо в лоб! А еще крест на себе носишь!» - гневно подумал я.

Слон, потирая ушибленный лоб, попытался встать на ноги.

– А ну лежать!
– крикнул я, бряцая обрезом.
– Лежать! Руки на затылок! Мне терять нечего!

Верзила снова, хотя и нехотя, улегся, но рук на голову не положил, а вытянул их перед собой, точно собирался плыть по волнам росной травы. Через плечи он косился на своих товарищей, ища у них поддержки. Большой, но трусливый, отметил я, это неплохо, что ж, не так страшен бес...

– Ну, стреляй, стреляй!
– взвизгнул Ржавый и распахнул штормовку.
– Убей человека! Ну! Что стоишь? Давай, пали!

– Стоять!
– снова произнес я, но уже не так уверенно и отступил. Ржавый становился опасен. Он продолжал шаг за шагом приближаться и давить на психику.

– Давай, сынок, бросай «пушку», поиграл и хватит!
– худой выплюнул окурок.
– Пока дяденька добрый... ну, будь умничкой. Не забывай, ты же не один... подумай и о девочке. Каково ей-то будет...

– Я ведь выстрелю!
– снова отступил я.
– Мне терять нечего!