Клад отца Иоанна
Шрифт:
– Да что ты, родной!
– тихо говорил Ржавый, ехидно ухмыляясь.
– Да разве ж вам, верующим, разрешается стрелять в человека? А как же заповедь Боженьки: «Не убий!», а?
– В человека нельзя, верно, но во врага веры...
– А как же Господь, Он ведь простил врагов своих... Возлюби врага своего!
– продолжал язвить Ржавый.
«Уж больно ты много знаешь, «праведник», блин, прости Господи!
– подумал я, - уж не брат ли Феодор вам тут проповеди почитывал, отдыхая от трудов неправедных...»
– Все, еще шаг и стреляю!
– сказал я спокойно и поднял ствол на уровень груди бандита. Тот вновь взорвался:
– Ах же ты, твою так.., стреляй! Или я тебе сейчас
– и он сделал шаг в нашу сторону
«А ведь и ты боишься получить пулю в лоб, приятель, вот и выпендриваешься тут перед нами и перед дружками, чтобы скрыть свой страх!» - подумал я и, поняв это, вместо того, чтобы отступить, наоборот, шагнул навстречу бандиту и решительно сказал:
– Убивать я тебя не буду! А вот ножку прострелить, пожалуй, придется! В целях самозащиты... все-таки четверо на одного... Тут уж меня даже и земной суд оправдает!
– и я, опустив ствол пониже, положил палец на курок.
– Ты что, сдурел?!
– Ржавый от неожиданности замер, как-то глупо ухмыляясь. Потом оглянулся на товарищей, как бы прося у них поддержки.
– Оставь его, Ржавый. Этот и впрямь выстрелит! Ты его еще не знаешь! Это же отморозок!
– вмешался вдруг брат Феодор.
– Он такой же монах, как и я, только для понта поклоны кладет. Он в лагерь-то только из-за девчонки приехал... соскучился... амурчики здесь покрутить решил, на нашей природе... Ему человека завалить - все равно, что бурьян срубить! У него папочка богатый, за что хошь чадо свое отмажет.
– Что ж теперь, в ножки ему кланяться?!
– взвыл Ржавый.
Он был готов растерзать меня на части, и только блеск ствола сдерживал его порывы.
– Ладно, Ржа, оставь их!
– угрюмо произнес Кривой.
– Сейчас у него сила. Попробуем договориться с парнем по-хорошему.
Слон лежал уже на боку и с интересом следил за нашей перепалкой. Мне даже показалось, что он восхищен моей отвагой.
– Ну ты, кабанчик, что ты из себя Рэмбо-то[9] корчишь!
– не унимался Ржавый.
– Ведь, если мы все сразу на тебя кинемся, что тогда делать будешь-то, а? Всех ведь не уложишь! Не «калаш»[10] в руках-то!
– Ничего, пару раз пальнуть успею, уж будь уверен! В тире мне нет равных по перезарядке оружия!
– и я позволил себе улыбнуться, чтобы хоть как-то расслабить напряжение, сковавшее все мои мышцы.
– Да и бью почти без промаха... Ну, давайте, вперед! Кто первым хочет? Может, ты?
– я снова поднял ствол на Ржавого.
– Уж в тебя-то я ни за что не промахнусь, это вопрос чести! А кто будет вторым? Ты, брат Феодор? Или сам босс? Давайте, кидайте жребий!
– Нет, вы видели?
– осклабился худой.
– Каков герой, а? Да я тебя один придушу, как гниду!
– зашипел он и снова двинулся на меня.
Я напрягся и принял решительную стойку стрелка. Друзья не поддержали бандита.
– Да остынь ты, Ржавый!
– снова гулко произнес главарь.
– Нечего зря дергаться. Договоримся по-хорошему.
Пашка стояла у меня за спиной. Ее пальчики дрожали на моих боках, а ее горячее дыхание чувствовалось у меня на шее. И я вспомнил, что вот так, примерно год назад, мы стояли посреди заброшенного поселка лесозаготовителей, окруженные сворой свирепых диких псов. Только теперь эти псы были двуногими, но от того еще злобнее и коварнее... Смогу ли я одолеть их? Тут же одним криком не победишь... Как долго я могу продержаться? Пот ручьями стекал по моему телу, слепил глаза. От напряга начинались судороги. Конечно, если они все же кинутся на меня, вряд ли я успею выстрелить больше одного раза... И что потом? Кара наверняка будет быстрой и ужасной. И особо пострадает тогда Пашка... Может, лучше было бы сложить оружие и отдаться на милость врагу? Поколотят, конечно, крепко (особо станет упираться Ржавый), но достанется тогда лишь мне одному. И они смилуются над нами, и все обойдется. Эх, но как же не хотелось уступать этим гадам! Тогда ведь они еще больше почувствуют свою силу и вседозволенность, раз никто и ничто не может их остановить. Где же справедливость?
– Помоги, святой Георгий!
– прошептал я.
– Не дай, чтобы эти нехристи поругали нас, маленьких рабов Господних! Чтоб не возвысились они над нашей верой православной. Хотя, если угодно Богу, то я готов принять любое мучение за правое дело. Лишь бы клад отца Иоанна не пропал, не затерялся по заграницам. Чтобы святыни вновь вернулись к людям!
– А ну стоять все!
– неожиданно заорал я.
– Не то всех перестреляю, как бешеных собак, иуды проклятые! Чтоб вы больше не разоряли храмов православных, не торговали святынями нашими, не глумились над верой христианской. Никто меня за это не осудит! Понятно?
– и глаза мои загорелись праведным гневом.
Я даже сам испугался своего крика. Двуногие опешили. Слон вновь уткнулся в травку, Ржавый даже отскочил шага на три, Кривой Назар вынул руки из карманов и опять опасливо огляделся. Лишь брат Феодор проявил ледяную выдержку и хладнокровие. Он стоял и все ухмылялся, глядя на нас, точно заранее уже знал, чем закончится весь этот спектакль, разыгрываемый на глухой лесной поляне. На несколько секунд воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь невинным пением птичек, порхавших где-то в высоких кронах деревьев. Я вдруг вспомнил, что мне всегда нравился образ героя-одиночки, хотелось хоть разок побывать в роли супермена, такого, как обычно изображают на рекламных плакатах крутых боевиков. Помните: крепко сбитый парень с бронзовой от загара кожей левой рукой прижимает к себе изящную красотку, а в правой - держит какой-нибудь ствол, типа автоматической винтовки М-16 и отбивается от окружающих их невидимых врагов. И все это на фоне джунглей, гор или водопада...
Подобный плакат долго висел в моей комнате, пока прошлой зимой я не заменил его на календарь с изображением Георгия Победоносца. И вот сейчас я очутился в шкуре супер-героя. А что, было похоже! Вот я стою перед лицом врагов; за спиной - славная девчонка, которая все надежды возлагает только на меня; мои загорелые бицепсы напряглись до предела; в руках, конечно, хоть и не М-60[11] с лентою через грудь, даже и не «калаш» с подствольником, но все же какой-никакой, а ствол! И все это на фоне дремучего леса, пронизанного первыми лучами солнца. Такое вот «Утро в сосновом бору»... Я подумал: «Эх, будь, что будет - лучше погибнуть героем, чем уступить этим шакалам. Буду стоять до конца!»
– Ладно, парень, давай потолкуем по-хорошему!
– спокойно сказал Кривой.
– Что ты нам предлагаешь?
– Вы отпускаете нас, мы забираем клад и уходим! Вот и все!
– ответил я.
– А вам, пока мы не выйдем к людям, останется только уносить ноги и заметать следы. Но я уверен, вас теперь уж точно повяжут!
– Что ж, деловое предложение!
– усмехнулся главарь.
– Уважаю крутых парней! Но скажу тебе чисто по-человечески, сынок, у вас весьма скверные шансы на успех. Отпустить мы вас отпустим. Да вы и так уже свободны, ступайте, куда хотите. Только вот разве вам унести с собой весь клад? Здесь только одних досок два десятка! Да и знал бы ты, сокол, в какой дыре мы находимся! Тут кругом одни топи и болота, дебри непролазные. Отсюда имеется лишь одна дорога, и о ней знаем только мы одни. Вам не пройти и ста метров, как увязнете в бучиле! И все добро пойдет псу под хвост!