Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Ему нужно успокоительное.
— Где ты был? — звенящим от напряжения голосом спросил Неа, и Аллен прикрыл глаза, почти видя, как собственными руками сжимает бешено стучащее сердце, пытаясь заставить глупый орган успокоиться, пытаясь сдержать поток лишних — всех — эмоций, пытаясь сохранить ледяную стену, на которой с каждым новым годом становилось всё больше трещин.
Юноша хотел лишь увидеть брата напоследок. Услышать его. Впитать все движения и чувства.
Потому что хотел спасти его.
И именно поэтому он должен был продолжать до самого последнего момента вести себя так,
— А какая разница? — спокойно пожал Уолкер плечами в ответ, наливая в стакан воды и стараясь незаметно от возмущённо вздохнувшего Неа выпить успокоительное.
Никто не должен понять, как же на самом деле брат ему дорог. Именно поэтому он будет продолжать вести себя как последняя неблагодарная тварь.
— Большая, блять, разница, — практически зашипел мужчина, со всей своей немалой, на самом деле, силы хлопая рукой по столу. Расстояние между ними брат преодолел быстро, и это было почти удивительно, учитывая его прежнее сомнамбулическое состояние. — Где ты был?! Три дня, Аллен! Три чертовых дня! Если бы не Кросс — мы с Тики начали бы обзванивать морги!
Руки у юноши задрожали. Стакан с водой выскользнул из пальцев и покатился по коврику, расплескивая воду на пол и на обувь.
Таблетки Аллен выпить так и не успел.
— А… зачем морги-то обзванивать? — на секунду стискивая зубы в попытке удержать себя в руках, выдавил младший Уолкер. — Я же… нормально все, в общем. И я же оставил записку…
— Записку! — Неа истерично расхохотался и снова хлопнул рукой по столу, а потом упал на стул, как будто ноги совершенно ему отказали, и спрятал лицо в ладонях. — Ты оставил записку! — все продолжал смеяться он. — Посмотрите!.. Ты сбежал из больницы, где лежал с простреленным животом, больной придурок! Какого хрена ты даже не смог дождаться выздоровления?! Тебе так в тягость брата иметь, что ли?!
Аллен застыл. Неа вел себя так, как если бы был пьян или не в себе. Скорее всего, у него был нервный срыв, но в данной ситуации важнее был, пожалуй, сам факт, что это Аллен брата до этого срыва довел.
Юноша до крови закусил щеку изнутри, потому что в глазах защипало противно и слишком знакомо, чтобы ошибиться, и отступил назад, натыкаясь поясницей на тумбочку и не смея больше двинуться даже ни на дюйм.
Бежать было некуда. Надо было сделать что-то, объяснить как-то.
Оправдаться?..
Аллен даже не думал уже, что сможет когда-либо отмыться от всего этого.
Но…
Ты должен быть тварью, Аллен, помнишь?
Только… зачем?
Зачем юноша поганил отношения с Неа? Почему не позволял себе улыбаться ему? Почему запрещал себе о чём-то просить его? Почему заставлял себя вести себя так по-свински?
Руки задрожали.
Почти что послышался треск льда.
Аллен должен был защитить брата. От Семьи защитить. Должен был показать, что ему совершенно плевать на Неа, иначе Адам мог сотворить непоправимое. Мог сотворить то же самое, что сотворил и с Маной.
Он мог убить его.
Юноша судорожно вздохнул, пытаясь спрятать в себе накатывающие эмоции. Пытаясь сковать себя льдом, который шёл трещинами, который обнажал его кровоточащее тело.
Ты должен быть тварью, Аллен, помнишь? Иначе у тебя отберут ещё одного брата.
—
— Улететь? Не ждать? — Неа отнял руки от лица и уставился на него как на умалишенного. — Мы братья, вообще-то! — горько выкрикнул он ему в лицо. — Если ты еще, конечно, об этом помнишь…
Юноша зажмурился, снова ощутив, как щиплет в глазах, и как мешает дышать комок в горле.
Стоящий в дверях Тики смотрел неприязненно и разочарованно. А Неа… А Неа плакал.
Руки задрожали еще сильнее. И стена… кажется, она все-таки рухнула.
— Я помню… — тихо выдавил Аллен, умоляя себя не кричать. — Я помню лучше, чем ты можешь себе представить… Поэтому… это не мне, а тебе в тягость, что у тебя есть брат, Неа…
Ну как же так… как же так, как же так, как же так… Почему он не успел?! Там же была почти лошадиная доза!.. сожрать их, состроить невозмутимую физиономию и свалить, чтобы не мешать брату нормально жить!..
Но нет! Аллен с самого рождения приносил ему сплошные проблемы!
Своим появлением на свет испортил братьям жизнь!
Жалкий, жалкий, какой же он жалкий идиот, не способный защитить единственную родную кровь, что у него осталась.
— Это я — бремя на твоей шее, камень, это я тяну тебя вниз, а ты не хочешь меня отпускать, ты какого-то чёрта всё равно волнуешься, хотя я всё сделал, всё сделал, чтобы ты меня ненавидел! — забормотал он, под конец всё же сорвавшись на крик, и вскинул на ошеломлённого Неа отчаянный взгляд. — Почему ты всё равно продолжаешь любить меня? За что? Это из-за меня Мана умер! Это из-за меня Адам охотится на нас! Это из-за меня ты вынужден скрываться! Я испортил тебе всю жизнь, но ты всё равно не отпускаешь меня!
В лёгких горело. В глазах собрались слёзы, которые не должны были скатиться по щекам, из-за которых ничего не было уже видно. Руку жгло. Руку вновь лизало пламя, но Аллену было плевать сейчас на всё — его разрывало, и он был не способен что-либо с этим сделать. Не был способен остановить это.
Потому что впервые ледяная стена дала такую огромную пробоину.
А еще… Аллен увидел, как до мертвенности побледнел замерший в дверях в гробовом молчании Тики.
Тики…
— Н-ненавидеть?.. — выдохнул Неа вдруг почти шепотом. — За что ненавидеть, Аллен?.. — он замотал головой, словно отгоняя от себя наваждение, совершенно беззащитный и безумно усталый. — Ты мой брат, Аллен… Единственный, кто у меня остался…
Аллен ощутил, что задыхается.
Неа смотрел отчаянно и просяще, почти с мольбой, с той сумасшедшей, безотчетной мольбой, с какой наблюдал за каждым его движением одиннадцать лет назад, сразу после аварии. Одиннадцать лет — и буквально пару дней назад, когда Аллен снова бредил и как в далеком детстве цеплялся за его руки.
— Ты — тоже… — едва слышно произнес юноша. — Единственный, кто у меня остался… Поэтому… — он зажмурился и тряхнул волосами, — не мешай мне защищать тебя!.. — и — выскочил вон.