Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Ехали как всегда молча. Алиса смотрела в окно, бледная и уставшая (идиот, только сейчас толком заметил, насколько болезненно она выглядит), и теребила перчатку на кончике большого пальца, словно напряженно о чем-то думая.
Огни города летели мимо них, оставаясь позади, машина едва слышно гудела — как выпущенная на свободу пуля, рассекающая плотный воздух, и Тики гнал-гнал-гнал, насколько позволяли правила, чтобы скорее доставить девушку к академическому общежитию.
Пейзажи за стеклом смазывались…
Когда они подъехали к давно знакомым Тики воротам, и мужчина
— Я… — девушка потерла подушечкой пальца висок и прикусила губу в каком-то почти отчаянии. — Спасибо вам… — она вскинула на удивленно приподнявшего брови Тики взгляд — и вдруг потянулась к нему.
Мужчина в каком-то трансе понял, что его только что поцеловали в щёку — даже не поцеловали, а быстро клюнули, мимолётно коснулись губами, и Алиса, смущённо кивнув и залившись румянцем, поспешно выскочила из машины, сразу же скрываясь за воротами.
Микк сидел как заворожённый несколько минут, пока телефон не зазвонил — Неа, обеспокоенный и чуть ли не сходящий с ума от паники за брата, просил приехать как можно скорее, и у мужчины, ужасно разнеженного внезапным проявлением благодарности (симпатии?) девушки, не было даже сил, чтобы бросить какое-нибудь ругательство.
Тяжело выдохнув, Тики завел машину и отъехал от стоянки.
========== Op.9 ==========
Аллен сбежал из больницы еще в воскресенье и с тех пор дома так и не появлялся. Задним числом он понимал, что, наверное, поступает неправильно, но, черт побери, ему казалось, что он не должен маячить перед глазами у и так перенервничавшего за него брата. Неа свалился в обморок, когда Аллена привезли в больницу, и юноша так и не смог последовать совету Тики и поговорить с ним по душам.
Хотя совет был вообще-то дельный, и сам Тики оказался на самом деле хорошим парнем.
Именно поэтому в кафе, где Кросс был «менеджером», Аллен зависал уже третий день. Ел, спал, работал, пару раз заглядывал в общежитие к Роад…
А еще снова приходил Тики. Наблюдал за выступлением Алисы почти неотрывно, пил чай и убито улыбался. Аллен был почти уверен, что помимо этих визитов в кафе мужчина совершенно не отлучался от его брата, и от этого становилось еще паршивее.
Ну, а еще следовало добавить, что он, как и обычно, не стал ждать выздоровления и носился везде и всюду настолько быстро, насколько ему позволяла его нынешняя не слишком высокая скорость.
Алиса аккомпанировала песне на пианино, почти не вставая с пуфа по вечерам, когда кафе было уже близко к закрытию, и под этот аккомпанемент Аллен думалдумалдумал.
Никогда ни под что ему так хорошо не думалось, как под музыку. Иногда ему даже казалось, что инструменты живые и все-все понимают.
Жаль, что на деле это не так.
Потому что инструменты были лишь деревяшками и железками.
Это Мана чувствовал в них душу, разговаривал с ними, относился к ним как к друзьям, а Аллен пытался услышать то же, что и брат слышал в звуках фортепиано, но не мог.
Мысли текли вялым потоком, словно бы совершенно
Он должен был исчезнуть. Должен был спрятаться, чтобы спасти.
Должен был сдаться, видимо. Потому что Адам, пока жив, не отступится и будет продолжать искать. А потому… Неа с Тики должны были лететь без него, а через некоторое время Аллен сам появится перед стариком, требуя за своё подчинение лишь одно — оставить в покое их двоих.
Так будет правильно.
Так будет…
Уолкер горько хмыкнул и взглянул в потолок. Нужно было хотя бы попрощаться с братом. Увидеть его в последний раз, взглянуть на его чёрные волосы, в его золотые глаза, услышать его голос и — раствориться в тумане.
Именно так и нужно было поступить.
Аллен кивнул, решительно выдохнув через нос, и вышел из кафе, стремительно (как мог, потому что живот до сих пор болел при слишком резких движениях) направился домой.
По пути он как мог пытался оттянуть время встречи — и прощания — с братом. Пошел пешком, а не стал ждать автобуса на остановке, останавливался у витрин магазинов, ничего, однако не покупая, и тащился, тащился, тащился как чертова улитка.
И время — время медленной улиткой тащилось вместе с ним, словно бы застывая, как только сам он останавливался на месте.
Когда Аллен наконец добрался до дома, квартира встретила его тишиной. Юноша проскользнул в гостиную, где горел свет, и остановился растерянно на пороге.
Неа сидел на диване абсолютно недвижно, словно находился в каком-то анабиозе, и смотрел в одну точку, а Тики устроился в кресле напротив него с книгой — такой же неподвижный и бледный, как сам старший Уолкер.
Аллену показалось, время застыло не только вокруг него, но и в этой комнате тоже. Вещи не трогались со своих мест еще с пятницы — все было примерно также, как когда Аллен ввалился в помещение и в лихорадочном полубреде что-то бормотал про огонь и про то, что ему не больно.
И Неа, казалось, тоже не трогался со своего места как минимум последние сутки.
Тики заметил юношу первым. Поднял голову, так толком больше и не двигаясь, и смерил холодным усталым взглядом. И — коротко хмыкнул. А вслед за Микком ожил и Неа, видно заметивший его жест.
Аллен судорожно вздохнул, желая броситься к нему, желая обнять его, желая — в последний раз — впитать его тепло, желая наконец согреться и отпустить брата с чистой совестью.
Однако он лишь сглотнул, хмурясь, и вновь покрылся ледяной коростой. Той самой, которая одиннадцать лет защищает кровоточащее без остановки тело. Которая прячет его уродливую, вечно сжираемую огнём руку. Которая заточает лишние — то есть все — эмоции внутри.
Юноша медленно снял парку, пытаясь выглядеть не таким ущербным инвалидом, каким себя сейчас чувствовал, и с невозмутимым выражением лица прошествовал мимо мужчин на кухню.