Klangfarbenmelodie
Шрифт:
— Я… — начал Аллен, понимая, что ужасно хочет получить хоть какое-нибудь прощение. Что хочет и дальше разговаривать с этим человеком. Что не хочет терять его. — Прости меня, — застыл он в поклоне, — я не должен был так вести себя, но я был уверен, что ты отвяжешься от меня спустя неделю. Но ты… всё никак не отвязывался.
Мужчина фыркнул, заставляя юношу вздрогнуть, и откинулся на спинку своего стула, скрещивая руки на груди и окидывая юношу долгим нечитаемым взглядом.
— Ну тогда почему не отшил, когда я не отвязался? — поинтересовался он. —
— Я… — Аллен отвел глаза, честно не зная, что ответить. — Я не знаю… Но у меня действительно ни на минуту не возникло мысли о том, чтобы высмеять тебя! — почти тут же торопливо и запальчиво добавил он, легонько стуча затянутой в перчатку ладонью по столу. — Просто… Наверное, я слишком поздно среагировал, потому что поначалу… меня ошеломил сам факт происходящего. Вот.
— Сам факт того, что я могу в кого-то влюбиться? — хмыкнул Тики, еще немного смягчаясь. Уолкер заметил, как его губы на секунду тронула невеселая улыбка. — Или то, что кто-то мог влюбиться в то, что ты придумал?
— Не в то, что я придумал, — вздохнул Аллен, уже понимая, что, кажется, попытка поговорить не увенчалась каким-то особенным успехом. — В то, как я думаю, — поправил мужчину он.
Тики невесело усмехнулся, замолкая на долгие несколько минут, в течение которых Уолкер пытался не казаться таким испуганным, ожидая ответа, и медленно понимал, что слишком желает положительного вердикта.
Почему?
Когда мужчина успел стать таким важным для него?
Когда приносил цветы, признаваясь в своих чувствах? Когда вытаскивал пулю? Когда трогательно сжимал ладонями его закутанные в перчатки пальцы, стремясь подбодрить? Когда провожал после каждого концерта сначала до остановки, а потом и до академии? Когда они разговаривали о музыке, и Аллен буквально расцветал от того, что вообще может рассказать об этом?
Тики смотрел на него внимательно, и от этого взгляда хотелось провалиться под землю — от такого жгучего, пронзительного, заставлявшему чувствовать стыд и неудобство.
Уолкер сглотнул, закусив губу и отведя взгляд, больше не в силах смотреть Микку в лицо, и мужчина, шумно вздохнув, растянул губы в ядовитой, но совершенно обречённой усмешке.
— Но только если ты не лгал всё это время.
Аллен вскинул на него потрясённый взгляд.
— Я не лгал, — прошептал он, вновь принимаясь заламывать пальцы в безуспешной попытке успокоиться.
Я впервые за эти долгие одиннадцать лет не лгал, а меня обвиняют во лжи.
— А я? — тихо выдохнул мужчина, роняя голову на руки глядя на него исподлобья. — А Неа? Впрочем… — он мимолетно скривил губы и закрыл глаза. — Наверное, я просто не могу смириться с тем, что девушка моей мечты оказалась парнем.
— Я не лгал тебе, когда был Алисой, Тики, — запротестовал юноша, вскидываясь и порываясь… что?.. — Господи, ну как тебе это доказать?!
— Зачем тебе это доказывать? — Тики бросил на него исподлобья еще один нечитаемый длинный взгляд, окидывая лицо, шею, плечи, вынуждая… загореться?..
— Я не хочу, чтобы ты убивался по чему-то эфемерному, — Аллен вздохнул, сам поначалу не замечая, что подобно ребенку обиженно надул губы.
Он не хотел… чтобы Тики искал в общении с ним, в каждом взгляде на него, в каждом его жесте — Алису. Потому что Алиса, она была им самим.
Потому что Алиса — это то, что Аллен запер в себе, чтобы не подвергать опасности Неа.
Тики закатил глаза, недовольно фыркнув, и длинно взглянул на его ладони, заставляя юношу некомфортно поёжиться. Он не любил, когда на его руки смотрели, особенно, если знали, насколько одна из них уродлива.
— Ну давай, — наконец покровительственно пожал мужчина плечами. — Давай попробуешь доказать.
Как на напомаженных губах расцвела радостная улыбка, Аллен и сам не заметил — но он почувствовал такой подъём эмоций, такой ураган облегчения и предвкушения, что просто не мог не улыбнуться.
— Спасибо!..
Микк удивленно вскинул брови, все также не отрывая от него нечитаемого взгляда.
— За что?..
— За то, что ты дал мне шанс, — юноша поднялся и, так неловко и заламывая пальцы, в знак благодарности склонил перед Тики голову.
Тот махнул рукой.
— Иди уже. И давай быстрее, если домой собираешься.
Уолкер порывисто кивнул и поспешно направился в гримерку.
Он победил. Победилпобедилпобедил!
Может, еще только в одном бою, а не во всей войне, но это было уже началом. Потому что Аллен действительно не хотел терять Тики вот так просто и глупо. Еще глупее, чем его боялся потерять Неа, пожалуй.
Только Неа… он его не терял на деле, а Аллен вот — очень даже. И особенно остро он ощутил это, когда Тики не пришел на музыкальный вечер. Уолкер пел — и ощущал себя как будто в каком-то вакууме. Потому что потом… не с кем было обсудить слова песен и общий настрой музыки, а потом перескочить на каких-нибудь других музыкантов.
Говорить с Тики оказалось приятно и интересно, и теперь Аллен прекрасно понимал, почему его брат так дорожил дружбой с этим ветреным и легкомысленным, на первый взгляд, человеком.
Юноша стянул душный парик, с ностальгичной грустью наблюдая, как золотятся рыжие пряди на свету, и, длинно вздохнув, аккуратно надел его на куклу, обещая себе поухаживать за ним завтра после смены, после чего достал из сумки влажные салфетки для снятия макияжа и принялся смывать весь марафет, с обидой чувствуя, как вместе с краской будто бы исчезают и его сильные, яркие эмоции.
Он переоделся в школьную форму (самая обыкновенная: белая рубашка и чёрные штаны с пиджаком) и с неохотой взглянул на себя в зеркало.