Klangfarbenmelodie
Шрифт:
— Да я понимаю, — отмахнулся Микк, чувствуя, что не хочет обсуждать это не потому, что ему противно, больно или обидно, а потому, что, в общем-то, верит другу. И верит в то, что тот дружит с ним, а не с погибшим братом. Даже если его призрак и маячит у него постоянно перед глазами.
Тики бы удивился, если бы он не маячил, учитывая всю ту информацию, которую буквально по крупицам собирал последние месяцы.
— Слушай… — вдруг замялся Неа, неловко скривившись. — Ты же от Алисы, да? — Микк неохотно кивнул, понимая, что вот это с другом он обсуждать
— Заходил со мной, — хмыкнул Микк, тут же видя, как Уолкер неслыханно расцвел и заулыбался.
— Значит, дома, — довольно заключил он. — Знаешь… Он в четверг к ночи домой явился. Я проснулся от запаха еды. Перед этим… Ездил к тебе. Пытался дозвониться — не выходило. А дома тебя… — здесь мужчина нахмурился и закусил губу, как будто боялся, что Тики сбежал от него, — не было, как видно. В общем, я вернулся просто в раздрае… А он пришел и последние дни постоянно по вечерам дома. Мы разговариваем, Тики.
Тики, не удержавшись, снова взъерошил мужчине волосы на макушке и легко улыбнулся.
— Я рад за тебя, — чистосердечно признался он. — Ну со мной он, конечно, такой же бирюк, как и прежде. И в общем-то, я отвечаю ему тем же.
Неа закатил глаза, недовольно насупившись, и пробурчал:
— А на словах так ты ему чуть ли не хороший друг.
Тики замер, удивлённо приподняв бровь и буквально во все глаза уставившись на друга.
Что? Друг? Какого чёрта?
Аллен же за всё это время ни одной искренней улыбки ему не адресовал, ни одного правдивого слова не сказал, вообще ничем не показал, что, мать, хоть как-то импонирует ему.
— Да брехня это, — хмыкнул Тики, вставая и чувствуя себя ужасно голодным. — Накорми меня, а, — состроил он жалобную мордашку, на что Неа заливисто рассмеялся и через несколько секунд вышел из комнаты.
По кухне разливался аромат чего-то подогретого в микроволновке, а на стуле, улёгшись на столешницу и свесив одну руку, спал Аллен. В ярком свете кухонной лампы — ужасно бледный, замученный и уставший.
Тики закусил губу, чувствуя к нему какую-то иррациональную, неправильную (неправильную!) теплоту, и помотал головой.
— Вот дурак… — буркнул от он, отводя взгляд и сокрушенно вздыхая, когда заметил, как инстинктивно сжал руки в кулаки Неа. — Давай я его к нему в комнату отнесу, а ты пока на стол накроешь? — предложил мужчина удивленно вскинувшему брови другу.
Старший Уолкер недоуменно моргнул и нерешительно дернулся в сторону младшего брата — почти такой же безнадежно усталый, как и сам редиска.
— Но ты же… — неловко выдал он и запнулся, на что Тики насмешливо закатил глаза.
— Да не волнуйся ты, не пойду же я его из окна выбрасывать.
Неа в ответ тихо рассмеялся и только махнул рукой.
Микк подошел к столу, осторожно (совсем как невесту, черт подери) подхватил
Аллен, сонный и тихий, по инерции склонил голову ему на плечо и обдал теплым дыханием шею, заставляя едва ощутимо вздрогнуть от неожиданности. Тики прошел по длинному коридору и остановился у последней двери (слегка приоткрытой, что только еще облегчало дело), легко толкая ее ногой и заходя в комнату.
Здесь было темно хоть глаз выколи. Из окна, скрытого плотными тёмными шторами, по воздуху скользили несколько широких лунных полос, освещающих часть столешницы и стоящую на самом краю настольную лампу.
Тики, перехватив редиску покрепче, чтобы тот перестал соскальзывать, в несколько шагов подошёл к ней и включил свет, в каком-то слегка стыдливом любопытстве осматривая комнату — самую обычную, чистую, чуть ли не безликую, с одной одноместной кроватью, заправленной цветастым одеялом, с какими-то светлыми обоями, шкафом в углу, простенькой люстрой на потолке и столом.
Наверное, стол был единственным местом в комнате, где хоть как-то чувствовался след хозяина: с множеством ящичков, подставок с книжками и тетрадками, прибитыми выше полками, с аккуратно разложенными по столешнице стопками учебников, разных письменных принадлежностей и раскрытой нотной тетрадью, исписанной почти что до дыр какими-то заметками, партитурой, чёрточками и так далее.
И — Тики удивлённо замер — над столом, на стене, висели в застеклённых рамках от фотографий засушенные цветы. Те самые, которые мужчина дарил Алисе, влюблённый в неё без памяти и желавший показать это всей душой.
Камелии, тюльпаны и хризантемы, и этот чертов проклятый гладиолус.
«Я искренен».
Тики закусил губу аж до крови, совершенно не представляя, что ему с собой делать, куда ему себя деть, и поспешно отошел от стола, направляясь к кровати. Откинул покрывало подальше, осторожно сгрузил Аллена на прохладную простынь (юноша сразу же как-то поежился во сне и свернулся калачиком) и укрыл его до самой шеи.
Пусть уж хоть так не мерзнет.
Лампа распространяла по комнате рассеянный желтоватый свет, и мужчина вновь осмотрелся, отчего-то желая все это понять, ощутить, впитать… И снова натыкаясь взглядом на чертовы цветы.
Самое явное олицетворение своих чувств, которое по отношению к Алисе он себе мог позволить. Неужели Малыш… не насмехался над ним, а правда…
Что же тогда вообще им двигало?..
Тики испустил короткий вздох и потер лоб подушечками пальцев. И — обнаружил себя все еще стоящим у постели Аллена.
Который был Алисой.
Которой не существовало.
Микк зажмурился на секунду, а потом, проклиная себя за ненормальную привязанность и мягкотелость, осторожно взъерошил юноше волосы, зарываясь пальцами в пушистые седые пряди.