Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Седой подросток с извилистой татуировкой на лице. Бледный, бесцветный, ледяной.
Алиса была яркой — с алыми губами, с румянцем, с блеском в серых глазах. Живая, подвижная, лукаво-ехидная.
Аллен же был её полной противоположностью — вечно холодный, невозмутимый, мрачный.
Уолкер иронично вздохнул, снимая ажурные перчатки (он всегда делал это в последнюю очередь), и, чтобы не дать огню обхватить голую ладонь, сразу же натянул плотные белые.
Здравствуй, Аллен. Ты как всегда уродлив и хмур. Добро пожаловать обратно в твою серую повседневность.
Юноша ядовито хохотнул, прикрыв глава (лёд
— А вот теперь ты лжешь, — коротко заметил тот, отщелкивая пальцем окурок в урну и тихо хмыкая. — Дурной ты клоун, Уолкер. Кончай с этим.
Аллен почувствовал, как губы — все еще слишком яркие для своего нормального цвета от прилившей крови после остервенелого стирания помады — растягивает улыбка. Улыбка Алисы.
Он вскинул голову, всматриваясь в отрешенно-спокойное лицо мужчины.
— Я постараюсь.
Тот отвесил ему щелбан и мотнул головой в сторону стоянки. Спустя пару минут они сели в машину, и мужчина завел мотор.
Ехали молча. Тики не смотрел на него, следя за дорогой, а Аллен, пользуясь этим, не обремененный разговором, искоса его изучал — плавные черты, удивительно сочетающиеся с достаточно резкой мимикой (Микк наверняка и сам не знал, как забавно иногда гримасничал от избытка чувств, когда говорил о чем-то), спокойная уверенность в скупых движениях… И этот взгляд. Неотрывный, пристально-нечитаемый взгляд. Так Тики смотрел, когда размышлял о чем-то, это Аллену было известно точно.
На самом деле… юноше было удивительно. И комфортно, пожалуй. Может, потому что он слишком привык к Микку за это время. К его вниманию, восхищению, взглядам. К совсем короткой дистанции, разделяющей их не только в машине, но и вообще.
Он не знал, зачем думает об этом, если хочет просто дружить с ним, но… ох, наверное, в этом есть все же какой-то смысл?
Вообще-то Аллен был благодарен Тики уже за то, что тот послужил причиной его разговора с братом. Возможно, не уйди Микк в загул (Аллен их слышал и видел — видел, каким заботливым жестом мужчина взъерошил Неа волосы), Неа не был бы к его возвращению так разбит.
Конечно, это плохо — думать так про депрессию брата. Про его страхи и призрака Маны, нависшего над ним подобно плотной ширме. Но Уолкер признавался, что именно поэтому не мог раскрыться ему. Не мог рассказать про самого себя, потому что Неа и так слишком много вытерпел.
И юноша, как бы сильно старший брат ни пытался его переубедить, так и не смог избавится от своей вины. Потому что именно он был началом всему этому. Именно из-за него всё покатилось к чертям. Именно Аллен испортил жизнь братьям.
Когда машина подъехала к дому, Тики заглушил мотор, вздёрнул со скрипом ручник, покрутил в пальцах ключи, но дверь так и не открыл.
Уолкер стеснялся выходить, потому что ему казалось, что мужчина хотел что-то сказать, и от этого было ещё более некомфортно. Между ними словно бы липкое напряжение повисло, и Аллен встревоженно сглотнул, желая провалиться сквозь землю.
Когда Тики заговорил, юноша дёрнулся от неожиданности, однако по какой-то причине боясь поднимать в его сторону взгляд.
— Аллен… Алиса… то есть ты, — запнулся Микк и с длинным вздохом продолжил: — Ты
— Это… — юноша больно закусил изнутри губу, жутко боясь, что только что возведенная стена треснет, лопнет, осыплется… Потому что Тики, заметив его мрачное замешательство, смотрел обеспокоенно. — Разве Неа тебе не рассказывал?..
Мужчина подозрительно прищурился.
— Нет… — его ответ был каким-то задумчиво-медленным, почти заторможенным, и Аллен недоверчиво вскинул на него взгляд.
— Нет? — стена все-таки рухнула. — Он назвал тебя Маной, но не пояснил, кто такой Мана?
— Думаю, это я и сам понимаю, — Микк отвел глаза, пожимая рассеянно плечами. — Но причем здесь близнец Неа и музыка? Мана… был музыкантом?
— Замечательным музыкантом, — бледно улыбнулся в ответ Аллен. — И Неа теперь… очень болезненно реагирует на все, что связано с занятиями музыкой, — он вздохнул и устало потер переносицу, вмиг ощутив себя столетним старцем с грузом на плечах. — Для него это горечь, а для меня… память. Потому что… это с меня все и началось, понимаешь? Все эти… гонки Адама за нами. Ему нужен я. А Неа не хочет меня отпустить.
— А сам ты хочешь уйти? — теперь Микк смотрел на него в упор — не искоса, как прежде. И под этим взглядом Уолкер не чувствовал себя способным еще хоть на какой-то миг скрывать правду.
Он неопределенно повел плечами.
— Я готов это сделать, если для Неа так будет лучше. Но мне… страшно его оставлять теперь. Потому что все мои усилия пошли прахом.
Аллен замолчал, чувствуя, как щиплет глаза, как ком подкатил к горлу, как руки мелко дрожат и как ему хочется выскочить из машины, чтобы броситься к дому, к пачке успокоительного и похоронить свои эмоции глубоко внутри себя.
Потому что это было опасно.
Потому что Аллен не знал, что делать со всем этим.
Тики глубоко вздохнул, неотрывно наблюдая за ним, и юноша, не выдержав, всё-таки отвёл взгляд.
— Усилия? Попытки заставить его ненавидеть тебя? Но зачем, редиска? Зачем ты всё это делал?
Юноша рвано вздохнул, пытаясь заставить себя успокоиться хоть как-нибудь, и скомкал в пальцах полу своей парки.
— Мне было семь, — глухо произнес он, — когда Адам решил, что я должен… стать его наследником. Он… проводил параллели между нами, отождествлял меня с собой. У него… был брат, Майтра — отец близнецов. Он… они очень дорожили друг другом, но в итоге Майтра умер. А мы с близнецами были очень близки. И он… он решил, они — мое слабое место. Он решил убрать их, чтобы я не страдал как он, — говорить было сложно. Аллен впервые рассказывал кому-то эту историю вслух, и теперь… он просто не знал, что чувствует Тики, как смотрит на него, о чем думает… Потому что сам на него не смотрел. Ему было… слишком страшно. Однако он продолжал. — Неа и Мана в тот вечер на концерт собирались. Их машина была заминирована. Я… я об этом знал, поэтому напросился с ними в надежде, что старик передумает. А в итоге… машина взорвалась, Мана умер на месте, а я обгорел. Только Неа, слава богу, легко отделался, за что корит себя все эти одиннадцать лет.