Клетка в голове
Шрифт:
– Выпрямится! – приказала она.
Громов медленно и нехотя вытянулся. Он был не низкого роста, но эта женщина была выше него. Посмотрел на неё снизу вверх с таким взглядом, словно его и вправду сейчас поимели.
– Вас ознакомили с правилами поведения при приёме?
– Не для меня…
– Отвечать на вопрос! Я тебе не школьный учитель – не изворачивайся. Как твоё имя?
– Лёха, – ответил Громов после паузы.
– Как твоё полное имя?
– Громов Алексей Фёдорович.
– Алексей, скажи – я нормально с тобой разговариваю?
– А это важно?
– Ответь – я разговариваю с тобой, как полагается?
– Не
– Может быть, я сказала тебе что-то неприличное? Может быть, я тебя избивала?
Громов молчал. Что тут ответишь? От удара дубинкой следа практически не останется, а наезжает она без оскорблений – не придерёшься. Но нельзя признаваться в этом – признак слабости. Он просто нагло улыбнулся ей.
– Нет. Я обращаюсь с тобой, соблюдая все правила. И лучше будет, если и ты будешь их соблюдать. А если не захочешь – карцер всегда открыт. Ты понял, что я сказала?
«Это противоестественно. Какая-то левая баба гонит на меня, говорит, что мне делать. Да ещё возмущается тому, что не по нраву, когда мне в туз37 лезут пальцами. Какого хера эти шмонки забыли здесь?! Баба – она должна, не знаю там – красится по три часа, ходить на свиданки в рестораны, раздвигать ноги, рожать детей, когда ей становится скучно жить, готовить борщи. А эти что тут забыли? Их собственный батя, видать, недоебал их в детстве, что они пришли сюда работать. Что они здесь делают? Раздают команды мужикам и лезут своими пальцами к ним в жопу. И это – нормально?! Всё к хренам перевернулось».
Громов сложил губы бантиком и чмокнул ими воздух. Офицер и правда была ничего – однако, ему очень хотелось расколоть ей голову.
Вообще, он в своей короткой жизни ещё не был близок с женщиной. С настоящей женщиной. Находился в том дурацком возрасте, когда парни хотят, а девочки сверстницы не дают (разве что у тебя есть вилла или дорогая машина – и то не все каждая на это согласится). Пользоваться услугами ночных бабочек, которые, за неимением взрослых клиентов, охотно ложились под молодёжь, он считал зазорным. Громов, как и всякий молодой парень, считал, что достаточно хорош для того, чтобы девушки сами за ним бегали. Однако такого в его жизни не было. Поэтому всё, что он только мог ощущать к противоположному полу – это неудовлетворённое желание, и, как следствие – злобу.
– Чего встали?! – крикнул кто-то из осужденных позади.
– Двигайтесь – яйца мёрзнут!
– Иди дальше, – вмешалась та, что обыскивала Громова.
Он и пошёл. Там была парикмахерская. Видимо, для того, чтобы не слишком смущать цирюльников – поверх тел голых заключённых надевались тканевое полотно, сшитое из того же материала, что и всё постельное бельё в Карзолке. Посередине в них был вырез для головы.
Стригли под ноль. Бороды и усы тоже сбривали. Подмышки брили отдельными бритвами, уже после головы.
Громов вроде где-то слышал, что для китайца пострижение без его согласия – практически кастрация.
После того как его обкорнали, осужденных ждала баня. От неё было только одно название – кафельная комната (довольно чистая) и несколько десятков душей на потолке. Никаких перегородок, дабы предотвратить сексуальное насилие между заключёнными. В предбаннике для этого стояли три здоровых мужика. Каждому осужденному выдавался небольшой кусочек мыла. Его варили местные народы, ведущие традиционный для них образ жизни – вдали от цивилизации. Таких не то, что в России – по всему миру осталось всего ничего. Даже до непроходимых джунглей южной Америки и диких островов Индонезии и Тихого океана добралась рука просвещения. Мыло пахло хвоей, хорошо пенилось, и его как раз было более чем достаточно для одного человека.
Но Громов сохранил свой обмылок. У него и так почти ничего не было при себе – пусть хоть мыло появится. Оно в тюрьме – всегда уйдёт в дело. Не пропадёт. Ему даже не сделали замечания по поводу того, что мыло казённое и его надо вернуть. Но дело было в том, что это мыло выдавалось на совсем каждому индивидуально. Громов зря собой гордился – с него бы за этот обмылок никто не спросил.
Далее всех построили в ряд. Проходил быстрый медосмотр. Врач подходил к каждому новоприбывшему. Осматривал его со всех сторон. Просил поднять руки, согнуть ноги в коленях и показать стопы. Если на теле имелись свежие следы побоев – спрашивал, как они были получены, насколько давно, не били ли его полицейские без достаточных к тому причин. Все имевшие побои отвечали, что подрались с другими заключёнными, или к ним применялась сила при задержании, поскольку они оказывали сопротивление – никто не заявил о неоправданном применении силы со стороны полицейских или конвоя.
Также спрашивали, есть ли жалобы на здоровье, имеются ли хронические заболевания, нет ли признаков туберкулёза, вшей, венерических заболеваний. После осмотра врач диктовал медсестре, которая записывала в индивидуальную карточку каждого осужденного «В целом здоров», «Жалуется на гастрит», «Жалуется на простату», «Имеются следы побоев. Утверждает, что они нанесены при задержании с оказанием сопротивления со стороны осужденного. Побои жизни и здоровью не угрожают. Осужденный чувствует себя хорошо. Претензий к администрации исправительного учреждения не имеет». Если у кого-то были жалобы на болезни, то врач говорил им, что пригласит их после прохождения срока в карантине для более подробного осмотра и проведения анализов. Поскольку при Карзолке была своя хорошо оборудованная больница, практически любые анализы, процедурные осмотры и операции можно было делать прямо на территории тюрьмы. Так заодно и сокращалась вероятность совершения побегов при этапировании и содержании в гражданской больнице.
Когда врач подошёл к Громову, тот ни на что не жаловался. Про головные боли, и шум в ушах решил не говорить.
«Врачебный персонал – это, конечно, правильный люд. Их трогать нельзя – западло38. Только они, вымуштровав все эти правила гуманизма в институтах, даже если ты не болен, могут отпустить тебя в больничку, когда тебе уже невмоготу терпеть и нужно отдохнуть, перевести дух. Но что он мне может сделать? Дать таблетку от головы? Они мне не помогают. Остаётся только надеяться, что эта фигня больше не вернётся. Да и как я буду выглядеть, если стану жаловаться. Вор не скулит».
Теперь уже всех повели на склад. Заветное место, где есть всё. Каждому выдали классический тёмно-синий набор – рубашку, туфли, короткое пальто (как-никак уже настала зима), кепку и брюки. На форме не было индивидуальных номеров и номеров отряда. Их на Карзолке пришивали после прохождения карантина. Также выдали стандартную скрутку – полотенце, матрац, одеяло, подушку и постельное белье для них. Все вещи были не новыми, но вполне ухоженными, свежевыстиранными, хотя Громова этот факт немного отпугнул, чтобы сразу надеть свою тюремную одежду.