Клеймо дьявола
Шрифт:
— Нет… да. Ах, да. А я и не заметил, что там еще много.
Двое его спутников переглянулись. Они быстро сообразили, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет, и убрались. Подошел хозяин и отвесил легкий поклон.
— Я Панкрац, господин, владелец этого заведения. Что вам принести? Или вы будете есть вместе с начальником стражи?
— Нет. Подайте мне суп отдельно. А еще хлеба и кружку пива.
— У меня прекрасное Айнпёклинское. Правда, оно дороговато…
— Принеси.
Панкрац поспешил выполнять заказ, а Лапидиус
— Э… Прекрасный день сегодня…
— Несомненно, — Лапидиус отодвинул корзину с аламбиком к стене, поскольку хозяин за нее чуть было не запнулся. — Прошлая пятница тоже была прекрасной, если не считать, что в тот день на рыночной площади лежал женский труп. Женщину убили, как вам известно. Бургомистр Штальманн сообщил мне, что, по вашему мнению, это убийство дело рук Фреи Зеклер, из-за букв «Ф» и «З» на лбу. А откуда вы знаете, умеет ли Зеклер писать?
— Э…
Появился Панкрац с подносом и расставил угощенье на столе. Лапидиус отхлебнул хороший глоток пива, не отрывая пристального взгляда от Крабиля. Потом отведал супу. Как он и полагал, суп был отменного вкуса, на крепком бульоне, со знатными кусками мяса, приправленный пряностями.
— Я делаю вывод, что вам неведомо, обучена ли Фрея Зеклер грамоте. И тем не менее, вы взяли на себя смелость обвинить ее перед городским советом.
— Да, но…
— Вы выяснили имя убитой?
— Нет, я…
— Далее я делаю вывод, что вам это имя неизвестно. Неизвестную зовут Гунда Лёбезам. Вам что-нибудь говорит это имя?
— Э… нет.
— Тело привезли на рыночную площадь в повозке. Вы знаете, кому она принадлежит?
— Да! — Крабиль был рад наконец-то иметь ответ хоть на этот вопрос. — Это был фургончик Зеклер.
Лапидиус не спеша съел еще пару ложек супа и запил пивом.
— Так-так. А почему вы мне этого не сказали, когда я навестил вас в субботу на вашем служебном месте и нарушил теплую беседу наедине с Кёхлин? Я спрашивал вас ясно и определенно: есть ли какие новости в этом деле.
— Я… я забыл.
— Ага, забыли. Тогда другой вопрос: могильщик Кротт отвез тело на кладбище на собственной телеге. То есть повозка Фреи Зеклер оставалась на площади. Где она теперь?
— Ну… э… я не знаю. Наверное, кто-то ее забрал.
— Да уж, такое объяснение лежит на поверхности. Вот что я хочу вам сказать, Крабиль: вы не знаете ничего, и даже меньше, чем ничего, и тем не менее преспокойно рассиживаете здесь над своей миской супа. И то, что вы так ничтожно мало знаете, делает вас подозрительным. И почему это вы так заинтересованы свалить убийство на Зеклер?
Лапидиус тут же пожалел о сказанном. Если начальник стражи на самом деле — а исключать этого нельзя — причастен к убийству, то теперь он предупрежден.
Крабиль побелел как полотно. Он несколько раз хватал воздух, пока наконец не смог выдавить из себя звук.
— Это… это неслыханно! Я представитель городской
— Я только задавал вопросы, но вы не могли на них ответить. И я позволил себе сделать из этого выводы.
Лапидиус проглотил последнюю ложку супа. Разговор не слишком продвинул его в расследовании. Но иногда бывает полезно просто назвать вещи своими именами. Как и многие господа при власти, начальник стражи принадлежал к тому типу людей, что напускают на себя важный вид, вместо того чтобы делать свое дело.
Лапидиус и не рассчитывал получить на свои вопросы ответы, по-настоящему его интересовало только местонахождение повозки Фреи.
Могло оказаться важным пройти по следу фургончика. Правда, возможность его найти была ничтожно мала. Кирхроде — большой город, со множеством портов, складов и постоялых дворов. Повозка Фреи могла стоять где угодно, в том случае, если она вообще еще в городе.
— Был бы вам обязан, Крабиль, если вы в будущем будете держать ухо востро, на тот случай, если что-то услышите о повозке Зеклер.
— Само собой. Я свой долг знаю.
Лапидиус оставил это без ответа. Он бросил на стол пару монет, поднял свою корзину и, больше не говоря ни слова, покинул трактир.
Начальник стражи злобно смотрел ему вслед.
Чем ближе был его дом, тем больше Лапидиус радовался предстоящему уединению за экспериментами.
Но, едва переступив порог, он почувствовал что-то неладное. Слышался голос Марты, возмущенный и требовательный, а с ним другой, который Лапидиус не сразу признал. А потом понял: Горм, подручный Тауфлиба. Голоса раздавались сверху, с чердака, где находилась Фрея. Что им там надо? Лапидиус поставил корзину и поспешил вверх по ступеням. Примчавшись, он обнаружил, что Горм уже почти открыл дверцу в жаровую камеру. В одной руке он держал отвертку, с помощью которой удалял винты из петель засова.
— Стоп! — рыкнул Лапидиус. — Что все это значит?
Марта бросилась ему навстречу:
— Хозяин, о, хозяин, почем мне знать, велели вы али нет, а Горм говорит, так надось и что мастер то же говорит.
— Что? Как?
Лапидиус непонимающе переводил взгляд с Горма на Марту. У Горма — он заметил это только теперь — во всю щеку красовалась царапина.
— Что все это значит? — повторил он.
Горм поднялся с колен и глупо заулыбался:
— Винты надо поменять. Горму надо поменять винты.
— Зачем это?
— Не больно длинные, надо длиннее.
— Кто сказал?
— Я… ой. Надо длиннее, мастер сказал. — Подмастерье сунул ему вынутый винт под нос. И ни с того ни с сего глупо засмеялся.
Лапидиус отступил на шаг. С Гормом шутки плохи. У парня медвежья силища, а мозги воробьиные. На грани слабоумия. И пока он говорил, все время косился на окошечко в дверце.
Лапидиус понял. Наверное, Горм хотел бросить оттуда взгляд на Фрею, а она вцепилась ему ногтями в лицо.