Клеймо дьявола
Шрифт:
Хольм только махнул и отхлебнул еще глоток. Лапидиус уже собрался было идти, как вдруг ему пришло в голову еще кое-что:
— Скажи-ка, Хольм, а ты знаешь Кёхлин и Друсвайлер из Кирхроде?
— Да хто их не знает. Недавно попадались на глаза.
— Да ну! И где это было, в городе?
— Не-е, здесь. К югу от Энсбахского лога, наверху, на Оттенберг.
Лапидиус опешил. То, что старик встретил обеих женщин в лесу, было в высшей степени удивительно.
— А ты с ними говорил? Они сказали, чего искали в горах?
— Не-е. Сразу удрал, как увидел. Болотные кряквы! Больно злы на язык. Не-е, как увидел, дак давай уносить ноги.
Лапидиус попытался представить себе окрестности.
— Оттенберг ведь лежит напротив Цирбельхё?
— Угу, точно, токо ельника там нету. Да и повыше Оттенберг будет, много выше.
— И когда ты их видел?
— Когда? Уй, ну и вопросики у тебя! Да недель с пару как.
— Когда? Две недели назад?
— Ик, ну да. — Старик задумался. — Недели две… али четыре? А можа, пять.
— Точнее не помнишь?
— Не, пръятель. А оно те важно?
— Нет-нет, — Лапидиус сообразил, что ощущение времени Хольм давно пропил. Дальше расспрашивать было бессмысленно. — Спасибо за все, и хорошего тебе дня.
Лапидиус размашистым шагом покинул поляну. Перед тем как снова нырнуть в чащу, он еще раз оглянулся. Старик по-прежнему сидел на бревнышке, держа кружку с водой в руке. Взгляд его был рассеян, он все пожимал плечами, словно разговаривал сам с собой. Лапидиус понял: Хольмс страдает по пиву.
— Эй, есть здесь кто? Отзовись!
Вопреки ожиданию, дорогу на Цирбельхё Лапидиус нашел без проблем. И вот он стоит в дверях основательного рубленого дома и пытается разглядеть что-нибудь внутри. Но на глаза ему попадаются одни лишь корзины.
— Заходи! — между двумя громадными коробами для сбора плодов показалась женщина, чей голос он услышал.
Корзины были больше ее, на одном боку у них далеко за края торчали по два толстых прута. В глаза бросалось сразу, что изделия были делом рук искусного мастера, ровного плетения, ладные. Перед ними виднелись и другие, меньших размеров, но так же мастерски сплетенные. Уложенные аккуратными стопками, здесь были корзины для домашней птицы, для рыбы, зерна и много чего еще. Все они резко контрастировали с увечным телом женщины, чье туловище было так согнуто, словно ее пробила боль в пояснице.
— Я Юлия, — сказала она вместо приветствия, — Кривая Юлия, как кличут люди. Что стоишь, проходи!
— Лапидиус, — представился он, не без труда прокладывая себе дорогу. Кривая Юлия оказалась моложе, чем он ожидал. Никакая не старуха, хоть невысока ростом, скрючена и с клюкой. Лапидиус прикинул, что она примерно его возраста.
Женщина отодвинула в сторону широкую скамью с плетельным инструментом, среди которого были шила, ножницы и другие железяки. Она указала клюкой на скамеечку рядом:
— Садись, работа может и подождать, — сама она опустилась в плетеное кресло-качалку. — Что привело тебя ко мне?
Лапидиус пораскинул мозгами. Сразу выкладывать свою просьбу было бы не слишком разумно, поэтому он сказал:
— Ты делаешь великолепные вещи. Я еще никогда не видел столько разных корзин.
— Да уж наверно, — по лицу Юлии пробежала улыбка, а умные глаза цепко рассматривали его. — Плетение моя страсть. Кроме него у меня ничего нет. Ни мужа, ни детей. Всю свою жизнь я только и делаю, что плету. — Она принялась покачиваться в кресле.
— Замечательно, когда человек так мастерски владеет своим ремеслом.
Лапидиус подумал о своем деле и о том, что сам он не всегда на высоте. Как все алхимики, он работал над Великим Трудом и искусством трансмутации неблагородных металлов в золото. Однако для этого необходим философский камень, а его-то у него и нет. Пока нет. По теории, в процессе амальгирования должен быть получен lapis mineralibus, надо только верить, что в результате экспериментов ртуть в конце концов превратится в философский камень, или «красный лев», как его называют посвященные. А он, в свою очередь, увеличит меру извлекаемого золота.
— Поверь, — прервала его размышления Кривая Юлия, — я бы с радостью отдала свое мастерство за здоровье. Так чего тебе надо?
Лапидиус машинально взял со скамьи ивовый прут и принялся поигрывать им.
— Одну молодую женщину убили, — приступил он к главному. — Никто не знает ее имени. Мне известно только, что она была корзинщицей.
— Корзинщица? — Кресло закачалось сильнее. — Убили, говоришь? И что? Ты-то здесь при чем?
— Ну, — Лапидиус понял, что у него нет другого выбора, как только сказать чистую правду. В конце концов, если он чего-то хотел от Юлии, то она имела право на откровенность. — Ты умеешь молчать?
И снова умные глаза смерили его с ног до головы.
— Если сочту нужным, как могила.
Он принял это за обещание и поведал все, от начала до конца, ничего не прибавляя и ничего не утаивая. И пока говорил, чувствовал, как облегчается душа — до сих пор не было никого, с кем бы он мог поделиться. Вся история ему самому показалась невероятной, он снова и снова спрашивал себя, правильно ли сделал, что влез во все это.
Он закончил, Кривая Юлия поднялась и наполнила ему кружку сидра. Поставив ее на скамейку, она сказала:
— Выпей вначале. Не каждый бы поступил так, как вы, господин. Вот вы восхищались моей работой, а теперь я удивляюсь вашему мужеству. Да, я тоже думаю, что за Кёхлин и Друсвайлер кто-то стоит. Какой-то хитрый и опасный убийца. Но Бог мне свидетель, я понятия не имею, кто бы это мог быть. Во всяком случае, не старый Хольм, тот всегда беспробудно пьян.
Лапидиус согласно кивнул. Глотнув сидра, он снова взял в руки ивовую лозу.
— Жаль, что не знаешь умершую. Я-то надеялся, что тебе хоть имя ее знакомо, все-таки занимаетесь вы одним ремеслом.