Клеймо дьявола
Шрифт:
— Равным образом и я хочу привести здесь три пункта, — сказал он, с трудом сдерживая раздражение. — И все они говорят за то, чтобы оставить все, как есть ныне. Во-первых, высокие судьи в Госларе сочтут за неуважение, если вы, с одной стороны, спрашиваете их мнение, а с другой — не даете себе труда дождаться ответа и продолжаете судить дальше, как будто ничего не произошло. Во-вторых, при возобновлении допросов рано или поздно выйдет на свет, что Зеклер больна «французской болезнью», и, уверен, волнения в городе будут еще сильнее, не в последнюю очередь,
— А в-третьих? — Штальманн повертел своими перстнями.
— В-третьих, Зеклер не могла быть убийцей, поскольку сидит под замком. Ключ от замка хранится у меня. И это единственный ключ. Мастер Тауфлиб, мой сосед, ставил этот замок, и он может подтвердить.
— Ага. Хм, хм. — Штальманн не знал, что и сказать. Аргументы были вескими.
Лапидиус не останавливался:
— Жители Кирхроде успокоятся скорее, чем вы думаете. У них полно других забот. Через два-три дня ни одна душа и не вспомнит о Зеклер.
Мекель, которому очень не нравился оборот, какой принял разговор — в конце концов, это он выпустил обвиняемую из-под юрисдикции закона — нервно барабанил по столу.
— То, что говорит магистр Лапидиус, звучит разумно, — наконец изрек он, возлагая надежды на то, что можно избавиться от Зеклер и без суда и сожжения, памятуя то, что говорил Лапидиус о тяжести излечения. Хорошо бы, тогда и без костра все разрешится.
Штальманн беспрерывно сопел.
Коссак пялился на свои ногти.
Леберехта одолел тик.
— Разумно ли, нет ли, Мекель, одного не могу понять, — вступил он. — Из-за какой-то мелкой торговки устраиваем сыр-бор. Никому не известно, откуда она явилась, никто и не пожалеет о ее исчезновении. Общественное благо все-таки выше частного. Для города было бы лучше пытать ее до тех пор, пока она не обличит себя демоницей. Или у кого-то есть сомнения, что она ведьма? — Не дожидаясь ответа, он закончил: — Сжечь ее, да и дело с концом.
Штальманн покачал головой. Он принял решение.
— Нет, не так все просто. Сами знаете, советник Леберехт, что признание, в конце концов, зависит от силы тисков. А я чувствую свою ответственность перед законом, даже если перерыв в процессе дознания и стал проблемой. Должен признаться, что до того как магистр Лапидиус изложил свои аргументы, я тоже был за возобновление допросов, но теперь я иного мнения. Я так же думаю: через пару дней все слухи быльем порастут. Пусть все идет как идет. Поживем — увидим.
И прежде чем кто-либо успел возразить бургомистру, Лапидиус торопливо спросил:
— Вам известно, где сейчас находится тело?
— Нет, — Штальманн обвел взглядом остальных присутствующих. — Или кому-то известно? Тоже нет? Ну, в таком случае, магистр Лапидиус, обратитесь с этим вопросом к Крабилю.
— Благодарю вас, господин бургомистр. — Лапидиусу не терпелось завершить разговор. — Если господа позволят, я откланяюсь.
— Да, идите, — коротко кивнул Штальманн, при этом наводя блеск на свои
— Разумеется, я сделаю это. — Лапидиус поклонился. — Господа… — и быстро покинул помещение суда.
Как только он вышел, Штальманн откинулся на спинку кресла.
— Знаю, советник Леберехт, что вы хотите сказать. Вы недовольны моим решением. Но уж поверьте мне, сейчас оно наилучшее. Дальнейшее покажет.
— Ну, раз вы так считаете, — Леберехт скроил недовольную мину. — А вы не спрашивали себя, с чего это господин магистр разыгрывает из себя доброго самаритянина? За этим что-то кроется. И странно, что он проявил такой интерес к трупу, он же не знает эту женщину? Или все-таки знает? Может, они с ведьмой заодно? А может, он сам убийца? Одни вопросы! Но говорю вам, этот малый себе на уме. Надо последить за ним. Помяните мое слово!
— Хо-хо, Леберехт, теперь уж вас заносит! — Штальманну хотелось побыстрее закончить заседание. На это утро были назначены и другие дела, а он намеревался к обеду вернуться к родному очагу. — Вы сами и дали ответ: этот человек добрый самаритянин. — Он взглянул на подергивающееся веко Леберехта и поразился, сколько в советнике злобы.
— Вот уж нет, так нет, — продолжал настаивать плюгавый городской советник, — говорю вам, он только разыгрывает из себя «доброго самаритянина».
Служебная каморка стража порядка находилась в двух шагах от ратуши. На счастье, в это субботнее утро торговцы не заполнили площадь, поскольку был не рыночный день, и Лапидиус мог без помех прошагать по Гемсвизер-Маркт. Противоречивые чувства обуревали его. Одно было несомненно ясно: того, чтобы вылечить Фрею Зеклер, далеко не достаточно — куда важнее доказать ее невиновность.
Крабиль, широко расставив ноги, развалился за шатким столом и оживленно болтал с толстой дамой, сидевшей к Лапидиусу спиной. Перед ним были разложены хлеб и копченый угорь, лакомые кусочки, на которые он жадно налегал. Пояс на штанах он для вящего удобства развязал. Как раз сейчас он поймал, зажав ляжки, упавший кусок угря и отправил его в рот.
Лапидиус подумал о том, как легко этот прожорливый рот поставил Фрею Зеклер под подозрение в колдовстве и убийстве, и решил наплевать на церемонии.
— Я прямо с городского совета, — сказал он, намеренно прерывая беседу и не обращая внимания на время завтрака. — Где неизвестная, чье тело нашли на рыночной площади?
Начальник стражи вздрогнул. Следующий кусок угря, уже нацеленный в рот, вернулся восвояси.
— Э… Ах, это вы, магистр.
Женщина, с которой ворковал Крабиль, обернулась. Это была Аугуста Кёхлин.
— Я пойду, Крабиль, — сказала она, смерив Лапидиуса злобным взглядом.
— Да, иди. — В голосе начальника стражи слышалась интимность. Он уже оправился от испуга. Будто случайно его рука прошлась по увесистому заду жены рудокопа.