Клеймо дьявола
Шрифт:
— Тты… чё орешь… пр… прьятель? Пт… птерялся?
Лапидиуса раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад наконец-то увидеть человеческое существо. С другой — не привыкший к такому панибратскому отношению, он попятился. Потом его осенило: он же в таком облачении, что пьяница принял его за своего. Ну, может, это и к лучшему.
— Меня зовут Лапидиус, — начал он. — Я заблудился.
— А я… стр… стрина Хольм, — старика снова качнуло, как тростинку на ветру, но кружка не дрогнула.
— Хольм? — Что-то копошилось в его
— Т-так… прьятель. Тк… ткой был ужас, ик, дъсих пор стьит прред глазами. Пш… пшли.
Старик исчез за кустами, и Лапидиус поспешил за ним. Вскоре Хольм остановился перед убогим домишкой и сообщил, полный гордости:
— М-мой дом.
Лапидиус поскорее отвернулся, чтобы запах перегара не попал ему в лицо.
— Э… хороший дом.
Старик плюхнулся на поваленное дерево и сделал приглашающий жест. Когда Лапидиус присел рядом, он протянул ему кружку:
— Хошь глотнуть, пр… прьятель?
— Нет, спасибо. Мне бы лучше воды.
— Во-оды?.. Пф-ф… Воды у меня нет, ик.
Хольм пожал плечами, хлебнул сам от души и без перехода повалился на бок, все так же победно сжимая посудину, как трофей.
Лапидиус изумился. Такого потешного человека он еще в жизни не встречал, а он много постранствовал по свету. Хольм захрапел так, что и мертвого поднимешь. При этом принял такое положение, в котором могут спать только пьяные в дым: полусидя-полулежа, туловище боком лежит на бревне, а ноги под прямым углом опущены вниз, ровнехонько друг к другу.
Лапидиус поднялся и не без труда вынул из цепких пальцев старика кружку А потом попытался вытащить и его самого из страны грез. Что только он не делал — все напрасно! Хольм спал как убитый. Лапидиус пришел к выводу, что ему ничего другого не остается, как только обождать. Он вошел в лачугу. И внутри его взору предстали грязь и запустение. Пахло потом и мочой. Сморщив нос, Лапидиус собрался тут же выйти, однако, в надежде найти где-нибудь воды, остановился. Он обвел взглядом жилище: соломенный тюфяк, дырявый и грязный, и определенно усыпанный блохами; перед ним ящик, служащий столом, на нем огарок свечи да кремень и кресало. На стене висит пара одежонок, рядом проволочные силки на мелкую живность. В углу опрокинутая лохань. Лапидиус поднял ее, но не нашел и капли воды. Разочарованный, он продолжил поиски. На другом месте обнаружились зола и угли — должно быть, очаг.
Пришлось несолоно хлебавши выйти наружу. Жажда томила его. Больше он не мог терпеть, надо что-нибудь выпить, хоть бы и пива. Он поднял с земли кружку и отпил глоточек. Вкус был густой и терпкий. Жидкость благостно булькнула в горле, прокатилась по пищеводу и согрела желудок. Бывало, пил и похуже, подумал Лапидиус.
Он хлебнул еще. Блаженство усилилось. Он сел подле старика и вытянул гудящие ноги. Голова склонилась на грудь, и на несколько мгновений он провалился в сон. Потом вскинулся, поморгал, чтобы не задремать снова, но усталость оказалась сильнее
Когда Лапидиус проснулся, то не сразу понял, сколько проспал. По опыту долгих ночей за лабораторным столом, могло быть часа два. Хольм возле него все еще храпел. Правда, тише и без того напряжения. Лапидиус встал, взял кружку и опрокинул остатки. Потом безжалостно потряс старика за плечи.
— Угу-угу, ик, хто ты, чртпдери?.. Что тты ттут…
Лапидиус украдкой вздохнул. Похоже, Хольм не только проснулся, но и малость протрезвел. Пришлось представляться заново и объяснять, что они уже знакомы.
— Хтак, Лапидиус, ик, значит, — старик посмотрел на свою правую руку, где должна была быть кружка. — Бог мой, не может быть! Сдохну от жажды!
Больше не обращая на Лапидиуса внимания, он вскочил, скользнул в свою берлогу, вылетел с лоханью и исчез в лесу. Лапидиус, разумно предположив, что он пошел за водой, приготовился ждать и тем более был приятно удивлен, когда Хольм чуть не сразу появился снова.
— Родниковая, — пояснил он. — Ничего нет лучше с похмелья. — Старик огляделся и заметил кружку. — Опять, ик, все выдул, — с сожалением удостоверился он, заглянув на донышко. — Ну ничё, все равно больше не хочу, каждый раз даю себе слово.
Он плеснул из лохани воды — Лапидиусу этот звук обласкал слух — и великодушно протянул кружку:
— Угощайсь, ты мой гость.
Гость не спеша отпил большой глоток, закрыв от удовольствия глаза. Вода была прозрачная и ледяная. Он чувствовал, как с этим глотком к нему возвращается жизнь, и решил впредь не ограничивать с такой строгостью суточный рацион Фреи, пусть даже она обмочится.
— Спасибо, хорошо! — он вернул кружку Хольму. — Скажи-ка, Хольм, не знаешь ли ты Кривую Юлию?
— Ище б не знать! До нее тут всего-то с сотню шагов.
И прежде чем хлебнуть водицы, он махнул рукой в непонятном направлении. Пил он долго и со вкусом, булькая и причмокивая, вода струйками стекала по его подбородку.
Лапидиусу показалось, что он ослышался. Если то, что сказал Хольм, было верно, то он находился прямо у цели. А он-то боялся, что топать еще не одну милю! Да, видно, он и вправду ходил по кругу.
— Так ты ее знаешь?
— Юлию? Ну, знать-то знаю, да дорожки наши расходятся, ежели понимаешь, о чем я. Она терпеть не может выпивох. — Старик хихикнул, рыгнул и вытер рукавом подбородок. — А что?
— Да так, ничего такого. Просто надо с ней поговорить.
— Ах вон оно что. Ну, да меня не касается.
— А не можешь подсказать, как к ней пройти?
— Уж раз ничего такого…
Хольм объяснил Лапидиусу дорогу и сделал это с небывалой точностью. Лапидиус переспрашивал несколько раз, и столько же раз старик давал одни и те же ответы. Должно быть, он великолепно ориентировался в лесу. Наконец, Лапидиус обрел уверенность, что больше не заблудится. Он поднялся:
— Спасибо за воду.