Клеймо сводного брата
Шрифт:
Про то, что она делала кесарево, она предпочитает не упоминать. Это не комильфо.
Доедаю последний кусочек мороженного, облизываю пару пальцев и хочу полезть за салфеткой, но понимаю, что у меня с собой ничего кроме кошелька нет. Но вдруг платок мне протягивают. Сбоку.
Я автоматически беру, кивая и благодаря, вытираю рот и хочу вернуть его, но замираю, когда вижу эмблему на куртке мужчины.
Сердце начинает стучать сильнее, по спине ползет страх, и я медленно, словно в рапиде поворачиваюсь в другую сторону.
И здесь точно такая же куртка
Это знак одного из подотчетных охранных агентств моего отчима. Думать, что они пришли сюда просто посидеть, глупо. Глотаю непрошенные слезы и медленно встаю.
За мной тут же поднимаются эти двое. И я словно падаю вниз, так быстро и стремительно, что дыхание от обиды перехватывает. Все мечты, надежды, фантазии разбиваются вдребезги об жесткую поверхность реальности.
— Пойдемте, госпожа Демидова, вас ждут родители.
Глава 9.
*** Герман ***
Дождь на улице не прекращается уже вторые сутки, заполняя тротуары и дороги водными потоками. Сквозь них пытаются прорваться тачки и тёмные массы людей, спрятанных под зонтами.
Впрочем, меня погода устраивает — она вполне импонирует тому холоду, который окутал сердце и ежедневно проникает в сны.
Юная, обнажённая, такая прекрасная, окрашенная следами укусов и поцелуев. Залитое слезами лицо и пересохшие от криков губы, умоляющие о пощаде — такой была Сонечка в ту ночь.
Я знал, что творил зло, но не мог остановиться. Должен был, но не мог.
— Герман! Пожалуйста, не надо! Ты не в себе. Опомнись! Это же я, Соня! Твоя сестра!
— Конечно, это ты. Наконец-то это ты, — шептал я, стирая слёзы с заплаканных покрасневших щек.
Я резко открываю глаза и сажусь на пропахшей кровати, озираясь по сторонам. Я вновь проснулся от крика. Пытаюсь сообразить: кричал сам или же Соня из моего сна?
Я не знал ответа на этот вопрос, но точно знаю, что в полной мере заслужил всё то, что со мной происходит: и ночные кошмары, и одиночество, и боль в сердце. И преследование полиции. Я должен сдаться с поличным, прийти и понесли наказание, но слишком труслив для этого. Я никогда не мог сидеть в клетке. Я готов даже к линчеванию, но не к тюрьме.
Какое-то наказание я все-таки должен буду понести.
За то, что предал. За то, что не рассказал о своей одержимости, которая преследовала меня с той первой встречи.
Знать бы, что она готова к той силе эмоций, что я хочу на нее вылить, заковать в цепи похоти и страсти. Никуда не отпускать… Знать бы, что хоть немного ей дорог не как брат, тогда бы и ошибок можно было избежать.
— Герман, мне подходит эта юбка? А белье какое под него одевать? Ты же знаешь, маме нет до меня дела. Помоги? — она стояла в дверях своей девичьей комнаты, и я понимал, что если поведусь, то окончательно потеряю разум. Утону. Умру. В ней.
Так и случилось. Я смотрел, как она готовится на свидание с другим, а вечером драл другую. Кричал любимое имя и выл, изливаясь в резинку.
Я потёр лицо руками, нащупал сигарету,
И в нем она. Такая невинная, такая наивная. Хихикала, когда просила застегнуть ей платье, хихикала, когда случайно задевала твердый как сталь член. Скорее всего даже не понимала, почему я резко выдыхаю. Как от боли.
— Тебе больно, Герман? Я могу помочь?
Можешь. Своими руками, ртом, узкой, как перчатка дыркой.
Я должен был уже тогда взять ее за волосы, нагнуть и показать то, что так ее веселило. Чтобы перестала смеяться и начала сосать. Но собственная тупость и страх перед отцом, а главное безденежьем, которым он грозился, сделали своё дело. Я потерял её.
Еще пара затяжек и легкие заполняются дымом.
Убить себя я не могу — слишком легко, а эта зараза вполне в силах сократить жизнь на пару-тройку десятилетий. Последняя затяжка, бросаю недокуренную сигарету в уже полную пепельницу и пошёл к стулу, где висит грязная, поношенная одежда. Уже и не помню, когда последний раз ее стирал. Да и помыться не помешает.
Внезапно тишину комнаты сотрясает резкий стук в дверь. А внизу воют сирены. Суки. Нашли значит. Неужели Гром сдал все явки и пароли?
Этот самый Гром вдруг вваливается в комнату в коммунальной квартире, где я прятался. Не мог заставить себя свалить из города.
Отец. здесь. Бля, как я его ненавижу. Я так на него похож. До тошноты, а если еще и стану таким же вышколенным, то проще убить себя.
— Что приперся?! Гром, что они сделали… — наблюдаю, как лучший друг в крови захлебывается. А Отец над ним стоит. А за ним Петечка живой, здоровый. Одетый с иголочки. Ну, конечно. Только рожу свою морщит. Не нравится ему, видите ли, место моего обитания. А мне срать. Я бы прямо на него нассал, как однажды в тачку отца. Долго они потом разбирались, почему новое феррари не заводится.
На всех них срать.
Только одна мысль не дает покоя. Если муж Сони здесь, то где она?
— Прости, брат, они меня вынудили, — проныл Гром, и я зло посмотрел прямо.
— Эти могут… Чего надо, я спрашиваю. Если в тюрьму, то где наряд?
— Где София?
— Что? – вот тут я и сам реально опешил. Я был уверен, что она останется в богатом доме. Станет женой этого лощенного придурка, а потом будет таскаться по любовникам, как мать. До сих пор не по себе от ее приставаний.
Такой и должна была стать жизнь Сони в этом мире лицемерия, лжи и грязи.
— Где София, я тебя спрашиваю? Она точно к тебе сбежала, дрянь мелкая.
— Потерял дочку, а плакаться пришел в эту дыру?
Он сокращает расстояние и дает мне в челюсть. С размаху, так, что в глазах плывут круги, а кровь шумит в ушах. Отличный удар. Чего бы не ударить алкаша.
— Последний раз я видел ее две недели назад, — сплевываю кровь на свой лежак и вдруг втыкаю.
Она сбежала. Она сбежала от этих уродов. И меня пробивает на ржач. Такой дикий и бешенный, с болезненным кашлем, что все пятятся к двери.