Клеймо сводного брата
Шрифт:
Кажется, накрылась моя начавшаяся учеба медным тазом. А мне так понравилась группа, в которую я попала. Ребята окунулись в занятия по рисованию и дизайну с головой, смеясь порой над теми, кто нам позирует.
Но теперь, если мне удастся остаться работать у Антона, это будет большой удачей.
На утро, когда я вся на нервах жду звонка Антона с требованием покинуть квартиру, мне приходит сообщение. От его мамы.
Она милая женщина с еврейскими корнями, но меня всерьез так и не
«Антон в больнице. Хочет видеть тебя».
Мне как под дых дали. Сразу в памяти возник вчерашний его вскрик. Надеюсь это не я виновата? Что с ним могло произойти? Авария?
Этот вопрос и задаю Маргарите Рудольфовне, на что приходит ответ.
«Его избили до полусмерти».
Прикрываю глаза от ужаса, присаживаясь на стул, замерев, подобно статуе. «До полусмерти». Какое страшное слово.
Немного отойдя от шока, я тут же начинаю собираться в больницу. Хорошо, что сегодня воскресенье и мне не надо на учебу. А то я бы и не знала, что выбрать.
Пока еду в больницу по нужному адресу, в голову непрошенная мысль закрадывается. А ведь теперь он не сможет ко мне приставать, а я смогу о нем заботься. И он будет настолько благодарен мне, что и не подумает забрать свое обещание об оплате учебы назад.
Неправильно, конечно, так размышлять, но улыбка против воли касается губ. И не отпускает меня до самой больницы.
— Твой любимый при смерти, а ты лыбишься? – черт! Как я могла так нарваться. Мать Антона даже покраснела от гнева. — Давай быстрее, он тебя ждет.
Спешу за ней. Оправдываться сейчас глупо, главное с Антоном повести себя правильно.
Ну… В общем я ожидала увидеть его с разбитым лицом, всего перевязанного и в трубках. А он ничего. Лежит в платной палате и телевизор смотрит. Разве что на груди у него действительно повязка, затрагивающая руку.
Он, заметив меня, улыбается, словно вчерашнего инцидента и не было.
— Мышка, я рад, что ты пришла.
— Я рада, что ты живой и… — невредимый сказать язык не поворачивается, да и мама его странно смотрит. – И живой.
Он смеется над моей неловкостью и хлопает по койке рядом с собой, подтягивается и садится.
— Иди сюда, милая.
Хочется сморщиться, потому что каждая его нежность звучит так чопорно, что кажется, он меня не по голове гладит, а линейкой по рукам бьет.
Сажусь рядом с ним, и мы остаемся одни. Поцелуй последовавший за этим приносит радость лишь потому, что учебы я теперь не лишусь.
Но Антон быстро бросает по ветру минутную иллюзию.
— Я временно работать не смогу. Ты же мне поможешь?
— Помогу? Ты хочешь, чтобы я за тобой ухаживала?
— Нет, — качает он головой. — Какая из тебя сиделка?
Ах да, я не говорила? Он все еще живет с матерью. Ему так удобнее.
— Тогда о какой помощи идет речь?
— Заменишь меня на работе. Будешь контролировать процесс уборки, заселения, выселения. Рекламу.
Что? Я? Он головой сильно ударился? Удивление явно отражается на лице, потому что он снова смеется.
— Мышка, ты думаешь, я тебе не доверяю? Но ведь ты моя невеста.
Или просто больше некому?
— А мама твоя не может?
— Нет, конечно. У нее и прав нет. А у тебя есть. Ты же не потеряла их снова?
— Не потеряла, но и не водила никогда толком, — пытаюсь отнекиваться. Не только эту причину называю. Я рассеяна. Мне нельзя доверять деньги. И кто из нерусских уборщиц меня слушать будет? Это ж мне все за них мыть придется. Да и не только это! А учеба?!
— Как же учеба?
— Мышка. Ну ты же не оставишь меня в беде. Ведь это наше с тобой будущее.
И выражение лица такое сделал, словно замуж меня зовет. И, по идее, по новым документам я могу за него выйти. А с другой стороны, я замужем и в крайней степени фригидна.
Ладно… Это, в принципе, временно же. Главное получить возможность и дальше влачить подобие жизни в этом вечно сером городе, где солнце подобно редким проблескам радости освещает жителей.
Иду за водой для Антона и натыкаюсь на Маргариту, что-то доказывающую врачу, судя по бейджику, заведующему отделения.
— Вы уверены, что он опытный. По мне так слишком молод.
— Госпожа Беркович, ваш сын в полном порядке. Операция прошла успешно, внутреннее кровоизлияние устранено.
— Да, но эти татуировки, он точно не наркоман?
Врач с тату? Интересно.
— Доктор Демидов один из лучших специалистов. Я за него ручаюсь.
Время после этих слов замирает, в голове шумит пульсацией кровь, а руки начинают дрожать. В горле пересыхает, и та вода, что я налила в автомате для Антона, тут же помогает мне его смочить. Залпом.
Не бывает таких совпадений. Не бывает.
Ночью мучаюсь видениями, что терзают меня во сне. Не дают спокойно забыть желания подчиняться. Только одному человеку. Герман. Он снова в моей жизни. Мысли о нем всегда сводили с ума, выливаясь в пошлые фантазии, и я улыбаюсь, погружаясь в одну из них.
***
Я просто умираю от желания. Похоть во мне загоняют и стыд, и ум далеко в то место, которое Герман, часто выдыхая, потрахивает пробкой. Покручивает ее.
Я чувствую, как между ног начинает стекать капля густой пахнущей влаги, в миг Герман ловит ее пальцем.