Клуб интеллигентов
Шрифт:
Нашел Минкштимаса у радиоприемника, тот слушал вечернюю передачу старика-сказочника.
— О, товарищ бригадир! Пожалуйста, пожалуйста, товарищ Дублис.
Товарищ Дублис разложил на столе консервы, колбасу, конфеты, сигареты, выставил десять бутылок лимонада — чтобы на всю беседу хватило. Минкштимас болезненно покосился на обилие бутылок.
— У меня от покупного живот слабит... — несмело признался он. Я хлебного кваса наварил.
Бригадир насторожился.
— Сахар кладешь?
— Яблочный сок...
— Смотри, Валдас, ты осторожнее. Не успеешь оглянуться, как станешь алкоголиком.
— В другой раз заквашу без сока.
— Правильно. Степень сознательности, как вижу, у тебя высокая. И принципиальность.
— Да уж где мне равняться с вами, товарищ бригадир. Вы просвещенный человек, еще при Сметоне кассиром были, а я только три класса...
— Ничего, не падай духом, Валдас. Когда получу более высокий пост, и тебя назначу каким-нибудь начальником. Хотя бы ветеринаром. Ведь ты любишь животных?
— Больше всех товарища бригадира...
— Только не угодничай. Не люблю подхалимов, — поморщился Дублис и стал говорить о погоде.
После шестой кружки лимонада, одолев круг колбасы, Дублис растрогался:
— Ты, Валдас, мне как брат. Только с тобой еще можно потолковать как с человеком.
Выпитое давно гнало Минкштимаса во двор, но Валдас крепился и терпеливо слушал рассказ Дублиса.
— Ладно, если бы они только лезли, эти мужики! Еще и напраслину возводят. Говорят, крепостничество я в колхозе завел, трудодни незаконно списываю, дисциплину только с милицией и поддерживаю, всячески их обижаю. Девятый форт [5] , говорят, открыл... Колхоз девятым фортом называют! Разве это не происки контрреволюционных сил? Не стремление оклеветать колхозную демократию? Явная идеологическая диверсия!
5
Девятый форт — тюрьма в Каунасе, где в годы гитлеровской оккупации производилось массовое уничтожение мирного населения.
— Дело рук ревизионистов, товарищ бригадир.
— Вот, вот. Они хотят ревизовать существующее положение в колхозе, покушаются на самые основы хозяйства.
— Агенты империализма, товарищ Дублис.
— Ты, Валдас, в политике ориентируешься. На здоровье. А эти жалобщики — темнота несусветная. Как-то раз нарочно порасспросил — погляжу, думаю, какая мешанина у них в головах. Спрашиваю одного: «Что теперь происходит в Абиссинии?» Не был, говорит, не знаю. А в костел ходит. Спрашиваю другого: «Кто убил Кеннеди?» — «Не я», — говорит. Дегенерат! Только пятый ответил: «Освальд». — «А кто второго Кеннеди убил?» — «Сирхан». — «А кто они такие?» — «Оба евреи». — «Арабы, — говорю, — осел». — «Нет, — говорит, — арабы не будут убивать. С арабами у нас дружба». — Вид ишь, какая ужасная темнота! Дикари! «А где теперь Чомбе?» — спросил еще у одного тупоголового. «Спиши, — говорит, — трудодни, посади под арест, расстреляй, но не знаю». — «А почем яйца?» — «По рубль двадцать». Это он знает. Стало быть, спекулирует, на базаре сидит...
— И пьет без меры, товарищ бригадир. По храмовым праздникам буйствует, по понедельникам трудовую дисциплину нарушает. А пить начинает с пятницы после обеда... Будьте здоровы, товарищ бригадир!
— На здоровье, Валдас. Совершенно правильно. Пьет четыре дня в неделю.
Заканчивая десятую бутылку лимонада, друзья отклонились от повседневных дел в сторону проблем мирового масштаба. Разрешив их по-деловому, перешли на квас производства Минкштимаса. И тут бригадир, уставившись на собеседника, глубоко задумался.
— Изъясняешься ты, Валдас, умно, как прокурор, а говорят, что ты — дурак...
Валдас будто от сна очнулся:
— Кто говорит? Никто этого не говорит.
— Говорят...
— Так ты и сам дурак! Чего к дураку лезешь-то?
— Я — дурак? Да я тебе покажу! Моя голова — не чета твоей.
— С тобой не поменяюсь, господин старшина!
— А-а, и ты туда же, раскоряка! Демагог!
— Я тебе не педагог! И не говори нецензурных слов. Как еще товарищеский обсудит!..
— Я обращусь в высшие инстанции.
— Не прыгай выше пупка! Задержат тебя и на других станциях, фельдфебель! Не стони!
— Шиш ты еще получишь, а не трудодни.
— Мне приписанных и не надо. Сам зарабатываю, господин околоточный.
Поговорив подобным образом еще минутку, оба почувствовали, что настало время драться. Драться неизбежно, обязательно, ибо решить словом ничего было нельзя.
Именно в этот момент взгляд Дзидаса, скользнув мимо плеча Минкштимаса, неожиданно уперся в другого Дублиса, который по-генеральски улыбался со стены, с большой фотографии. Водянистые, выцветшие глаза светились энергией и разумом.
Словно внезапно разбуженный, Дзидас, не отрываясь, глазел на огромный, вставленный в рамку снимок, и его рука, сжавшая горлышко бутылки, разжалась, упала на стол.
«Значит, любит меня! Уважает! А-а-а!»
— Когда увеличил? Когда ты успел? — скрипящим голосом, но просияв, спросил бригадир, показывая на портрет. Минкштимаса еще продолжала трясти злость, и парень молчал.
А лик Дублиса на снимке был так приятен и симпатичен, что живой Дублис не сдержался:
— Скажи, когда ты успел? Ну в самый раз!
Валдас наконец опамятовался:
— Так это я... в свободное время...
— Ты сам?
— Трудно, что ль...
Дзидас подскочил, протянул ладонь.
— Дай руку, Валдас! Мастер! Налей квасу. Прости, что... Нервы. Мужики вконец истрепали, Ты мне как брат родной. Как прежде...
Потряхивая обмякшую руку Минкштимаса, бригадир надумал пошутить:
— О, я еще тебя пощупаю! Скажи, змей, кто убил Кеннеди? И ты не знаешь?
— Которого?
— Обоих.
Лицо Валдаса украсила замысловатая и хитрая усмешка.
— Я, — сказал он. — Я убил!
— Ты? — Дзидас выпучил глаза, остекленелые от кваса. — Не может быть! А потом разразился смехом: — Ты? А как ты, ужака, туда пролез, а? Говори, как? Ах, беспутный!
Минкштимас, довольный, тоже хохотал, захлебываясь и охая.
ХУЛИГАНЫ
Тяжело, медленно, будто нагруженные бомбовозы, летали сонные осенние мухи и дохли со скуки. Жена председателя колхоза Кулокене била их старой газетой. Неожиданно взгляд ее зацепился за строки какой-то заметки, и женщина принялась читать. И так углубилась, что даже не вступила в разговор с соседкой, которая уже давно сыпала через окно наисвежейшими окрестными новостями.