Клуб интеллигентов
Шрифт:
— Мы вот тебе сахар доставили, — говорил один, — так скажи нам, давно ли у Шешялаукиса служишь?
— У какого Шешялаукиса? Я ничего не знаю... я нигде не служу, то есть извините, служу... видите ведь...
— Не врешь ли случаем, Тарпушакис? Ты ведь здесь не работаешь. Как это может быть, — ты тут, а товар там, а?
— Так еще неясно, из моего ли магазина этот сахар, или нет? — вспотел от тяжелого разговора Тарпушакис.
— Куда ты торопишься? Мы спрашиваем, какую зарплату он тебе платит, а ты сразу о сахаре. На других товарах написано...
— Я всем продаю... На многом может быть написано...
— И все сносят покупки в один кулацкий мешок?
Тарпушакис решил, что наилучшим в эту минуту будет пожать плечами, и, недолго раздумывая, так и сделал. «Все, черти, знают», — пришла в голову неприятная мысль. Видя, что влип, Тарпушакис все же пытался выкрутиться.
— А вот спросите его! — показал он на растерянного Шешялаукиса. — Продавал я вам товары в больших количествах или не продавал?
Кулак быстро сообразил, куда клонится дело, и отрезал:
— А что, может, скажешь, что я у тебя украл?
— Кто тебя знает? Мог и украсть, — подскочил Тарпушакис. — Знаю я таких.
— Сам ты вор! — загорелся злобой Шешялаукис. — Вспомни, сколько содрал ты с меня за эти... пустяки?
— Цемент и сахар — это тебе пустяки? Не заплатил, ужака, а говоришь... сперва заплати, а потом...
— Накось, выкуси, — Шешялаукис сунул Тарпушакису под нос кукиш.
Тарпушакис схватил гирю, но колхозники успели поймать его за руку.
— Не горячись, — предупредили они. — Теперь будет обоим воздано.
— Почему обоим? Я ведь не кулак... Пожалуйста, не путайте меня с кулаками... Если что не так, то извините... — из почтительности чуть ли не вдвое согнулся Тарпушакис и в тот миг заметил, что выставил кулаку зад. Что за чертовщина тут творится: склонишь голову к одному — зад оборачивается к другому? А попросту совсем прямым, независимым и быть нельзя.
— Не крути хвостом, — заметили это обстоятельство и колхозники. — Извинением не отделаешься. Придется рассчитаться.
Понял Тарпушакис, что нечего попусту губами шлепать, и с грустью посмотрел в угол. Его взгляд привлек вылезший из мешка с мукой жирный таракан. Шевеля усами, насекомое жалостливо смотрело прямо в глаза хозяину. Тарпушакис долго наблюдал за своим постояльцем, и его охватили природолюбивые мысли... Вот, скажем, таракан. Жрет, живет, а черт знает, для чего живет. Но все равно, видимо, к своей неопрятной родне принадлежит. А Тарпушакис? И сравнить не с кем.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Однажды Казис Килбаускас возвращался из района. Минуя деревню Кушнерюнай, в которой проживал его свойственник Габрис Убагявичюс, он на минутку попридержал лошадь.
Взгляд Казиса привлекло поле, густо поросшее цветущим клевером, и проезжий надумал малость попасти гнедого. Место было уединенное, удобное, дугой опоясанное кустарником. По деревянному мостику, перекинутому через канаву, можно было без труда завернуть в клеверище. Долго не раздумывая, путник взял лошадь за недоуздок, свел с большака, разнуздал, а сам мешкотно засеменил под куст, чтобы поостыть. После дневного зноя и пыли Казису было приятно наслаждаться на лоне природы прохладой, а лошади — кормом.
Но как только путешественник высмотрел подходящее место, он тут же вздрогнул, будто на змею наступил... Из-за ветвей кустарника кто-то осторожно ткнул в его спину ружейным стволом. Обмер Килбаускас и, не сообразив, что делать, стал потихоньку выпрямлять подколенки, однако грозный голос из кустов вновь заставил его присесть:
— Ни с места! Двинешься — покойником будешь!
Казиса сковал страх, жизнь представилась ему безмерно дорогой. Отдать ее так бесславно — было большим, невыносимым позором. «Умереть, так умереть стоя!» — решил он и, обретя речь, чрезвычайно вежливо попросил:
— Не сбегу. Позвольте хоть выпрямиться, будьте человеком...
Легкий толчок ствола в спину Казиса в одно мгновение поставил его на ноги.
— Хорошо поешь! Знаем мы таких! А ну-ка, вставай!.. Не один у меня этак сбежал... Три шага вперед! — строго приказал человек с ружьем, хоть в его голосе прозвучала и добросердечная, снисходительная нотка. — Лошадь твоя?
— Моя.. — признался Килбаускас оборачиваясь. Но тут же спохватился: — Колхозная, вестимо... Общественная, как же иначе…
Не опуская ружья, человек сделал шаг вперед.
— Что, не видишь где пасешь? Колхозный строй подрываешь? Я тебя мигом в прокуратуру...
Глаза разговаривающих встретились. Некоторое время оба шпыняли один другого взглядами: вооруженный зло, угрожающе, виноватый — просительно, умоляюще. И вот помаленьку ствол в руках строгого стал опускаться вниз. Наконец человек переложил опущенное ружье в левую руку, и весь гнев в его глазах растаял.
— Ах, разрази тебя, господь! — радостно выругался он. — Не Казис ли, часом?.. Да ведь тот самый, чтоб тебе... — подойдя, стрелок протянул ладонь.
Килбаускас тоже опознал вооруженного и бросился трясти его руку.
— Свояк! Габрис! Вот чертяка! Ну, как ты тут? — необычайно обрадовался Казис не столь встрече, как избавлению. — Ведь человека мог убить! Вот шальной...
Голос Килбаускаса все еще немного дрожал.
— Со мной шутки коротки, — кичливо ответил Убагявичюс. — Человека наперед не раскусишь. Разные алименты попадаются — красть лезут... С пригорка я сразу углядел — конь в клевере. Подползаю — а тут ты... Однако давненько не виделись... Как жив-здоров, а? В тот раз как был — уехал, не простился... Я подумал, рассердился.
— Так ведь ты сам тогда сбежал... — Казис для успокоения нервов вытащил пачку «Парашютиста», протянул свояку, но тот тряхнул головой.
Давно, несколько лет тому назад, Килбаускас заезжал к Убагявичюсу посоветоваться, справиться, вступать ли в колхоз, или нет. Но Убагявичюс колхоза страшился, и они, не поговорив даже толком, расстались. В тот раз Габрис, увидев подходящих незнакомых людей, удрал и спрятался, а Казис, разочарованный в свояке и его усадьбишке, уехал.
И вот нынче они снова неожиданно встретились.