Клуб интеллигентов
Шрифт:
В это время удаляющихся родственников догнал какой-то гражданин и протянул утерянный календарь.
— Это ваш? — спросил он по-русски. — Пожалуйста, вы на окне оставили.
— Разумеется мой! — схватил календарь Кирвис и тут же пришел в негодование: — Вот, на тебе, уже и сговориться нельзя! Все по-русски...
— Ну, это уж ты... — пожал плечами Каладе, однако Кирвис, придя в возбуждение, начал говорить о страшной опасности ассимиляции и на замечание свояка не обратил внимания.
До отхода поезда было добрых полчаса, и они решили немного прогуляться. По правде говоря, нашлось и дело: Кирвис забыл купить карты. Но теперь, разгуливая по городу, лейтенант внес рационализацию: увидев что-нибудь ему неприятное, он больше зубов не выплевывал, а впивался ими в отворот дождевика.
Но чаще его взгляд проникал в подворотни, помойки, за поломанные заборы, а нос жадно втягивал воздух: не поднимется ли откуда-нибудь зловоние! Тогда он выпускал дождевик из зубов, широкий рот его раскрывался сам собой, и лейтенант тихо про себя посмеивался.
Теперь его взгляд случайно остановился на милиционере невысокого роста, регулирующем движение на улице. Кирвис тихо захихикал:
— Ха, мальчик с пальчик! Разве прежде полицейские такие были? Одним ударом валили с ног.
Возвращаясь на вокзал, лейтенант непрерывно тискал в кармане карты — не мог налюбоваться покупкой. И до тех пор мял колоду, пока не лопнула обертка. Тогда он вытащил часть рассыпавшихся карт и сунул их Каладе под нос:
— Видал, что за упаковка! Ну и культура! — и он с такой откровенностью осклабился, что Каладе подумал: у свояка сегодня не иначе, как желчь разольется.
Вскоре внимание Кирвиса привлек гражданин с лицом страдальца. Лейтенант прошелся по перрону и немедля завел с ним разговор:
— Злость берет, не правда ли?
— Ужасно. Третий день зуб болит...
Кирвис ухватил зубами отворот дождевика. А Каладе подумал про себя: «Все же с ним что-то происходит: или ревматизм, или чирей назревает, может, и живот болит. А возможно, от долгого сидения в чулане мозги набекрень сдвинулись?»
Начал моросить дождь, а поезда все не было. Кирвис, казалось, только этого и ждал. Его глаза заблестели, рот широко приоткрылся:
— Вот — дождь идет! — промолвил он. Разве прежде в такое время шел дождь? Никогда! Без бога живут, потому так и получается... Картошка погибнет...
Домой лейтенант Кирвис вернулся без двух зубов, без отворота дождевика и с порядочно подпорченным настроением. Он решил сыскать себе надежного помощника, т. е. самого бога, и из этого, само собой разумеется, извлекать всяческую пользу. Так что взял он молитвенник и отправился в костел молитвы петь.
Теперь прихожане частенько видят в толпе бабенок еще молодого краснощекого мужчину, во все горло орущего святые песнопения.
КТО УБИЛ КЕННЕДИ?
В колхозе люди совершенно всерьез принялись гадать: где по вечерам пропадает бригадир Дзидас Дублис?
Начало маршрута колхозники выследили легко — они видели, как под вечер Дзидас забегает в лавчонку, накупает лимонаду, колбасы, конфет и сигарет. Однако куда он направляется дальше, так и не пронюхали.
Одни думали — Дублис тайно пьянствует, другие — ходит к девкам, третьи — с настоятелем костела режется в преферанс, печатает фальшивые деньги, занимается браконьерством и подобное.
А как только наплывает серый вечерний туман, бригадир проваливается словно в воду. Не один пытался обнаружить следы Дублиса, но попусту. И все-таки однажды кто-то заметил узенькую, согнутую спину Дзидаса, ныряющую в кусты, которые разрослись у самой конторы! Это показалось подозрительным.
— Дублис самогон гонит! — пронеслось по окрестностям.
Но так как Дзидас хмельного и в рот не брал, этот слух слухом и остался. А Дублис с разбухшим портфелем по вечерам частенько растворялся в тумане. Деревенские пацаны во всю глотку орали, что напали на бригадиров след, который вел за болотистый лесок, в избенку колхозника Валдаса Минкштимаса. Но и в это никто не верил.
Да и как поверить, если Дублис, оберегая свой авторитет, вообще, даже будучи приглашенным, никогда не заглядывал к колхозникам. Да и что он мог делать у этого легкомысленного Валдаса, одинокого старого холостяка?
И снова сегодня душу Дублиса затопила повседневная муть, ржавеет сердце, аж во рту тошно. Выпил три бутылки лимонада — не помогает, не смывает душевную копоть. Снова эти нескончаемые дела с массами, т. е. с колхозниками. Лезут и лезут. Одних выгонишь — нагрянут другие. Скоты! Развалятся и: бригалир, бригадир! А как ты меня, чернопятый, за глаза называешь, а? Жандармом, фельдфебелем! Господином старшиной! Околоточным! А другие угодничают. Вы, говорят, для нас как генерал, вы наш генералиссимус. Врут, гады. Я не пастух, но до генералиссимуса, конечно, еще придется тянуться. Находятся и такие антиколхозные элементы, которые говорят: разгони нас всех, на кой черт мы тебе потребны? Ведь тебе нужны только показатели. Чего не хватит — припишешь, и председатель будет доволен... Я вот-вот так бы и поступил, но куда тогда девать колхозную демократию? Нарушать устав колхозной жизни нельзя.
Ноет сердце, а кому душу откроешь, изольешь боль, кто поймет! Вокруг трусы, насмешники, подхалимы. Если не осмеют — то ославят.
Примерно так думал Дублис, пробираясь через кустарник к старому холостяку Валдасу Минкштимасу и таща под мышкой тяжелый портфель. «Что такого, что он — мягкоголовый. Человек все равно с головой. Попусту не заспорит, в глаза не вцепится, что услышит — промолчит. Один, другой трудодень конечно, накинешь сверх положенного. Но хорошему человеку не жалко. Приятно с таким время провести».