Клуб интеллигентов
Шрифт:
Остальные черты внешности этого человека не столь отчетливы и оригинальны, так как они широко распространены: короткое пальтишко, куцые, как рукава пиджака, брючки до половины голени, фотоаппарат через плечо, под мышкой блестящая папка, под носом усики, на голове высокий раздвоенный «пирожок». Каждый ведь имеет заслуги (если не перед обществом, то перед собой), и в его воле за то себя уважить — усики отпустить, какой-нибудь горшок на голову взгромоздить или пуговицу пришить на спину.
Все это говорится, само собой разумеется, глядя чисто с гражданской точки зрения, ничуть не умаляя значения мод в развитии и окультуривании человечества. Вы только призадумайтесь на одну минутку: что, скажем, постигло бы нашу планету, если бы вдруг исчезли моды? А вот что: человечество утратило бы свое подобие, оно одичало бы за одну секунду, и снова пришлось бы все начинать с начала, снова пришлось бы учиться шить портки. А это, разумеется, весьма пагубно для культуры, и такой регресс ни в коем случае недопустим.
Следует сказать и более — моды, кажется, являются также и зеркалом человеческой души. Один, глянь, любит и уважает самого человека, а другому нравится только его пальто или шапка из дорогого меха, третий тает, увидев натянутый на ляжку черный чулок или модную брючную штанину, четвертый же глядит еще глубже и тоньше — его волнует только пуговица величиной с блюдце на нижней части спины женского пальто...
Однако простите! Наш герой все еще идет по улице, и пока он не исчез среди других прохожих, давайте не будем выпускать его из виду. Но, правда, его и в толпе нетрудно опознать: это человек без лба. Следует думать, что лоб у него все-таки есть, только он стесняется его публично показывать и свой срам заботливо маскирует начесанными с макушки волосами. К сожалению, в данное время этой туалетной хитрости не видно — на его превосходную голову, как стожок сена, накинута высокая меховая шапка. Он весь, внезапно заостренный от плеч, будто подковный гвоздь, может смело считаться образцом грации и интеллигентности, — словом — истинное сокровище и пожива для тротуарных барышень.
Но в чем дело, почему так неритмично, все время останавливаясь, бредет он по улице? Временами кажется, будто он пустится бегом — вот он наклоняется вперед, выравнивает шаг, — но нет... И руки на седалище лежат не так свободно и удобно, как у других, видимо, более натренированных в этом деле. А это скорее всего оттого, что ему на самом деле хочется шагать молодым, задорным шагом, чуть ли не вприпрыжку, это оттого, что ужасно непривычно держать руки в этаком тыльном положении, что вообще для такого почетного дела его зад чересчур еще тощ и остер. Это потому, что лишь из-за весьма тщательного каждодневного бритья и прочих энергичных мер ему удалось кое-как отпустить под носом первые жидкие усики. И если в чем-то движения ног или рук не совсем еще плавны и поза не до конца классическая, то нашему герою простительно, так как он еще молод и нет у него нужного опыта. Почет ему уже за одно то, что фасон, хотя и с незначительными отклонениями, он все-таки выдерживает и упорно, последовательно добивается мастерства.
Следует наконец учесть и то, что ухватиться за эстетику всех этих «пирожков», заострений и закруглений нелегко.
Всего лишь два года назад приехал человек в Вильнюс, думал научиться дома строить или иным способом честно хлеб зарабатывать, но ничего из этого не вышло. Кирпичи показались слишком тяжелыми, раствор — опять-таки не та каша, что едят. Выручил вильнюсский дядя, узнав, что его племянник должен так каторжно трудиться. Поинтересовался — образование, мол, какое? А племяш за десять лет целых шесть классов проскочил. «Почему за столь долгий срок всего только шесть?» — спросил дядя. «Пожелал знания углубить», — ответствовал парень. Дядя подумал, поприкидывал, видит — в академию юноша не подойдет, но вообще-то всесторонне грамотен. И сосватал в министерство швейцаром.
А для человека, жаждущего образования, министерство — почитай, целый университет. Сколько тут «пирожков» и других шапок, шляп, беретов, бобровых и лисьих воротников, черных и красных чулок, пуговиц спереди и позади, усиков и бород — только проявляй желание и изучай! И он серьезно вцепился в учебу: выбрал по вкусу объект, потом отец продал сальную свинью, и вся свинья изящно уместилась на плечах сына.
Теперь она с этой высоты озирается на прохожих. Только глаз прищуривает уже не свинья, а наш швейцар. Следует заметить, что его взгляд имеет свои горизонты: швейцар человеку смотрит всегда на сапоги или живот — выше его взгляд не поднимается.
На улице встречается один, другой знакомый, и работник министерства здоровается: одному только моргнет, другому головой кивнет, третьему указательный или даже два пальца к шапке поднимет. Только головной убор свой редко, весьма редко снимает с головы. Не потому, что, нахлобучивая, снова может не угадать так же изящно надеть, но оттого, что достойных уважения очень мало. Дружить и здороваться с одетыми в привычную модную униформу еще можно, хоть и тут иногда можно погореть — иной раз и собаколов так же наряжается, однако связаться, скажем, с сапожником или шофером — дело уже совсем низкое, явно наносящее урон достоинству министерского служащего...
Погодите, кажется, что-то случилось — наш швейцар внезапно открыл и второй глаз. Освободив руки из положения «сзади», без всякой нужды поправил молодецки напяленный «пирожок» и так вытянулся, Что, казалось, даже уши поставил стоймя: навстречу легко плыла зеленая «Волга». Да, да, та самая, на которой разъезжает министр — швейцар хорошо знает ее номер. И захватило у подчиненного дух, и скинул он начальническую шапку, и показал лохматую голову без лба... Жаль, не успел увидеть — был в машине министр или нет. Ну, на худой конец, хоть его заместитель...
Когда припадок вежливости прошел, швейцар всерьез встревожился: а что, если в автомобиле был только шофер? Но эти неприятные мысли прогнала показавшаяся на улице группа людей — бывших товарищей по работе в покрытых известью комбинезонах. Дружба дружбой, однако, встретив друга, перейти на другую сторону улицы тоже можно, особливо, если там висит афиша кино, стоит рекламная тумба или, наконец, виднеется скромная надпись «для мужчин».
На этот раз работник министерства с небывалым интересом принялся усердно читать объявление прошлого месяца о давно закончившихся соревнованиях по шашкам. Тут он вспомнил, что сегодня — соревнования по боксу, и невольно схватился за карман, где лежал заранее купленный билет непосредственному начальнику.
Покупка билетов на спортивные соревнования и была одной из важнейших обязанностей нашего героя, которую он выполнял с величайшим удовольствием. Так как швейцар был мужчиной наблюдательным, он сразу заметил, что, к примеру, перед началом футбольного матча рабочий день в министерстве значительно сокращается — многие исподтишка выползают на час или два раньше. А перед этим суют ему рубли и подмигивают: мол, подбеги, возьми билетик... Большие начальники, и те почтительно обращаются к нему.
Видя всеобщий энтузиазм работников, швейцар всей душой окунулся в спортивную жизнь. Вычертил таблицы важнейших соревнований, вписывал в них голы, игроков и все прочее. Не один, проходя мимо швейцарского окошка, справлялся:
— Ну, что, вахтенный, «Жальгирис» вчера снова продул?
— Но зато имел прекрасные возможности забить гол! — умело угождал подчиненный.
Свою спортивную деятельность швейцар наладил так, что и кое-какую пользу из нее извлекал — раздавая билеты, он выбирал себе место рядом с любым, каким только пожелаешь, начальником, и в течение всего матча они в один голос ревели: «Судью — на мыло!», не соображая совершенно, что без судьи соревнования немыслимы. А потом направлялись вместе домой и по пути охлаждали в кафе накалившиеся спортивные страсти.