Клуб интеллигентов
Шрифт:
В субботний вечер мы намечали двинуться в «женскую светелку», т. е. доставить счастье одиноким девицам. Поскольку Терляцкасу жена была надобна только еду варить да белье стирать, а я был холостяком, то мы всегда отправлялись по этому маршруту. И не только по субботам. Когда нападала тоска.
Но в этот раз, направляясь в условленное место, я встретил Терляцкаса на полпути. Он шел рука об руку с женой и вел обоих детишек. Мне ничего другого не оставалось, как сказать его супруге «добрый вечер».
Что стряслось с Казисом, неужто он за один день перевоспитался и полюбил семью? Для решения такой загадки требовалась голова Соломона.
На другой день Терляцкас вновь удивил меня.
Целый месяц ходил к нему один посетитель. И Терляцкас методически все куда-то отсылал и гонял его. А вот сегодня Казис решил его дело в две минуты! Клиента, являвшегося прежде по такому делу, он гонял по меньшей мере полгода, пока в конце концов не терял поданного заявления. И еще он раньше умел прекрасно выспаться на работе. Его розовое личико, округлый подбородок и опухшие глазки блестели не только от хорошего питания. Отдых да развлечения в рабочее время тут также кое-что значили.
Таким я его знал. А вот теперь не узнаю и ничего не понимаю.
Как-то тут принес ему человек взятку. Так он, представьте себе, от подарка отказался да еще в бутылку полез. А прежде брал. Да еще как брал! Бывало, сердился лишь на то, что подношеньице мизерно да убого. А теперь, хоть и заблестели глаза и рука сама собой потянулась к пакету, Казис волевым движением засунул ее в карман. И до тех пор держал, вцепившись ногтями в брюки, пока посетитель не вышел.
Вскоре Казис явился на службу при черном галстуке и в длинных, непомерно остроносых туфлях. Вроде тех, что носят цирковые клоуны. Видя, что носы его туфель часто задевают за стулья, стол, цепляются за порог, я спросил:
— А тебе обязательно нужно пустое место в мысках туфель? Пальцы-то все равно не достают...
Казис с ненавистью посмотрел на свои «полозья» и пробурчал:
— Неловко ведь, директор тоже такие носит...
Однажды, разволновавшись до глубины души, Терляцкас рассказал мне, по его словам, страшный случай.
— Иду, понимаешь, как-то с Шивисом. С тем, знаешь, нашим бывшим работником, которого уволили за недисциплинированность. А навстречу — директор идет! Ужасно неловко стало, хоть сквозь землю провались.
— А что в этом ужасного?
— Понимаешь — неудобно. Директор ничего не сказал, но я знаю, он мог подумать: «Вот, стало быть, с кем Терляцкас дружбу водит».
Я видел, что с моим другом Казисом что-то происходит или уже произошло, но не мог угадать — что...
К примеру, в троллейбус он всегда проталкивался без очереди, чаше всего через переднюю дверь, а теперь все сзади и сзади, с прищемленным дверью пальто. Спросишь, отчего он так раскис, — неохотно бубнит:
— Ведь неудобно... Служащий государственного учреждения и — без очереди...
Опустил крылья Терляцкас и на собраниях. А был первым оратором, бывало, набрасывался на всякие недостатки, как тигр, — ни капельки жалости к виновникам! Пару раз и самого директора с плеча отхлестал — при всех распушил. А теперь даже во время самых бурных прений сидит и молчит, будто рыба. Правда, подчиненным изредка всыпет по первое число, но уж начальников — за версту обходит.
Спросишь — оправдывается:
— Видишь ли, неудобно — понимаешь... Как же тех, кто над тобой, критиковать? Невежливо. Еще обидятся.
Загадочным стал Казис, совершенный вопросительный знак. Был человек как человек, а тут в какой-то святой манекен обратился.
Но я не унимался: думаю — все равно тебя, новомодная ханжа, расшифрую.
А тут и удобный случай, как хорошая карта, выпал — приближался день святого Казимира. Ну, думаю, Казюкас, на твои именины так аукнем, что откликнется! Все неудобства в стороны разлетятся, раскроешь сердце разок! Ведь мы не только именины и дни рождения, мы все пасхи и рождества вместе праздновали, ни одного храмового праздника не пропускали.
Итак, накануне дня Казимира с воодушевлением спрашиваю:
— Так где, Казюк: в ресторане или дома, с супругой?
Поначалу он деланно оборонялся, строил из себя ничего и ни о каких именинах не знающим, потом принялся что-то бормотать о религиозных предрассудках, о поведении высокопоставленного работника, о морали и т. п.
Однако я не отступал. Самыми сочными красками я расписывал стол, уставленный яствами и бутылками, музыку, песни, танцы, девиц... С девицами можно будет потом, тайком от жены в ресторане или хоть у меня. Места обоим хватит.
Тут Казиса бросило в трепет. Карандашом барабанит по столу. Челюсть дрожит. Глаза заблестели, как у голодного зверя. Как он подскочит, как примется бегать по комнате!
— Ты что пристаешь ко мне? — Чего лезешь со своими девками и бутылками? Думаешь — я не человек?.. Что я тебе — мумия! Думаешь — я не хочу повеселиться, девок не люблю? Думаешь — выпить не хочу? Хочу! Многое чего хочу! Может, в сто раз больше, чем ты! Только вот — опутан я, привязан, в мешке я, понимаешь ты? Залезь в мою шкуру. Нельзя мне! Неудобно. Я ведь теперь заведующий, начальник, а не рядовой пачкун. Мне нужно соблюдать нормы морали — чтоб их всех громом поразило! Ясно тебе теперь?
Мне стало ясно. Ясно, что человек нечеловечески страдает. Но вот что самое грустное: был слух, Терляцкаса назначат заместителем директора.
Боже, боже, что останется от человека? Чучело, скелет, гробовая доска! Вконец измучается.
«МАМА, ЕДЕМ ДОМОЙ!..»
Ура! Вот я и ступил ногой в этот благодатный земной уголок, прелестную Палангу. Тут уж по крайней мере отдохну и приду в себя и духовно и физически! Море, солнце, сосновый бор, полное спокойствие души после года нервной работы за прилавком мясного магазина, после городской пыли! И никто тебя тут не попрекнет, не закричит, что отпускаешь без очереди, обвешиваешь, предлагаешь колбасу с запашком, а порой по рассеянности забываешь дать сдачу... А ночи, чудесные ночи, полные вздохов, любовного шепота, запаха сосняка! Сам воздух таит в себе усладу. А мне, что ни говори, четвертый десяток, уже самая пора подумать о семейном счастье, ввести в свой дом вторую половину. Не имел я счастья, стоя за прилавком, так, может быть, здесь оно меня ожидает? Важно ведь, что никто не знает, что я всего-навсего продавец мясного магазина и интеллигентом от меня и не пахнет! А уж бабья здесь — будто в садке, глядишь, и в глазах рябит. И не злые, не крикливые, не те, что толкутся в очереди за мясом и визжат без дела. Загорелые, холеные, задумчивые — так, кажется, и ласкают тебя взглядами... Только как подойти к ним, как завязать знакомство?