Клязьма и Укатанагон
Шрифт:
Рассказывать, как смиренную девушку, не желающую для себя ничего, кроме любви и любимого, предает этот любимый, как выдавливают, выжимают каждый день, как из тюбика, чтобы почистить зубы и выплюнуть, прежнего детского и чистого человека? А когда детский человек сопротивляется – в ответ давят безжалостнее, детский не выдерживает, кричит – и тогда жмут еще сильнее, и тюбик пустеет, и потом мешается под рукой каждое утро эта надоевшая жестянка. История женской любви всегда немного сентиментальна, а что это такое, что такое эти чужие чувства? Ничто, совсем ничто. В истории женской любви сочувствовать нечему, не найдешь сочувствия ни у мужской, ни тем более у женской половины человечества. В ней всегда есть вызов, а в истории любви, еще и сломавшей женщину, – еще больший вызов. Это что, была такая непреодолимая любовь? Прям вот не как у всех? Измены? – у всех измены. Аборты? – у всех аборты. А где были ее глаза? а где были мозги? Что – курица безмозглая? Мы должны этому сочувствовать? Почему она не бросила этого подонка тут же, как узнала? Глупая, допустим, – бывает. Тогда это попросту хорошая образовательная история, это школа, друзья мои, это техникум, где человека учат. Потом благодарить будет. А у нее ведь были папа и мама, было куда приткнуться,
У Татьяны был простейший выход из ежедневного кошмара, доступный и к тому же из любимых рук – решение всех проблем разом. И она, в конце концов, попробовала. Чем заслужила это везение, думала она иногда потом, выдали авансом, видно, не только дуракам везет, но и дурам иногда тоже, а может, это папа помог. Повезло с невосприимчивостью: тошнило оба раза до судорог и спазмов, просто выворачивало, кишки и такие места внутри, о которых не подозревала, горели огнем, напрочь закрывая для нее тему наркотиков.
Жизнь с наркоманом и торговцем наркотиками, его обыденные гибельные дела, тихие конфликты с перспективой безжалостной расправы, друзья, которым нельзя доверять ни на грош, и день за днем, день за днем напряжение: следить, обдумывать, спасать, откупаться, отбиваться от обмана и насилия – все это не могло не изменить ее. Рядом, часто просто бок о бок, вплотную, продирались к деньгам властные и жестокие зверюги, за которыми перла хищная тварь помельче, их зоркие помощники и какие-то возродившиеся первобытные бандиты, выбивающие дверь ударом плеча, а за теми еще и народная мелкая шпана. Серое людское большинство призрачных и безвольных людей ежедневно похрустывало у них на зубах. В целом и общество, и люди отступили куда-то в прошлое, открытая продажность власти, расценки на немыслимое: детей, предательство, отравления, извращения и убийства, – и то хорошее, что еще выживало как-то среди советского двуличия, отяжелев от повседневной грязи, осыпалось и окаменело.
После смерти тяжело переживавшего за нее отца и посадки исчерпавшего свое везение Константина Татьяна сорвалась и уехала в Москву, сумев сделать это так скрытно, что никто из его тертой команды, имевшей на нее весьма конкретные виды, не мог и предположить. В агрессивной, обнищавшей и опустившейся столице, где половина девушек хотела быть проститутками, а половина подростков – бандитами, городе с уникальной статистикой о подвергшихся насилию, ограбленных и обманутых, она попыталась организовать свою жизнь. И у этой одинокой женщины, молодой и привлекательной, без друзей, без связей, получилось найти жилье у приличных людей, устроиться на работу и удачно три раза ее поменять.
Прежняя Татьяна не смогла бы избежать ловушек, обильно расставленных в столице для таких, как она, провинциалок. Но теперь она легко угадывала за ласковостью будущую агрессию, за широкой приветливостью – потенциальную опасность и заинтересованность, замаскированную показным безразличием. Все приемы прощупывания, скрытой угрозы, условной дружбы и взаимовыгодного сговора были ей знакомы и понятны, как понятна волку манера волка. Все давнее детское осталось только памятью о честной собачьей жизни, оставившей вопрос, у кого она тогда была на службе и нужна ли была эта служба. Кем стать, чтобы зарабатывать и создать финансовую, жизненную, семейную перспективу, Татьяна решила весьма точно: окончила короткие бухгалтерские курсы и со своим высшим экономическим образованием устроилась главным бухгалтером в небольшую торговую фирму за небольшую зарплату, понимая, что для нее главное сейчас – это знакомства с разбогатевшими людьми и умелый переход на более перспективное место. Для красивой женщины сексуальные отношения с хозяином бизнеса были обязательным условием хорошо оплачиваемой работы и вообще главным двигателем женской карьеры. Избежать этого было невозможно, приходилось уступать почти сразу, но и тут Татьяна понимала, что должна обозначить у этих отношений точную основу, а если нужно, настоять на ней, не обманывая себя и не давая обмануться победителю: он должен знать границы своего владения, а принцип взаимовыгодности должен уважаться им с самого начала.
Как-то ей приснился сон: под водой плавали воздушные пузыри, а внутри них сидели человечки. В одном из пузырьков сидела она сама и пыталась докричаться до соседнего, в котором был ее Костя. Он обернулся и заметил ее, потянулся, и шарики их двинулись друг к другу, сблизились и вмялись друг в друга, она видела близко его лицо, и он с силой ткнул пальцами, прорвал оболочки, но пузыри не слились в один, вода хлестала ей в лицо, она глотала и захлебывалась, пытаясь схватить разошедшиеся края, но не могла, поток подхватил ее и понес куда-то вдоль берега, то закручивая водоворотами, то поглаживая водорослями. Сон повторялся, она уже ловко передвигалась в своем пузыре, но Костю не находила. В пузырях попадались знакомые и незнакомые люди, а то вдруг отец, а один раз их деревенский черный пес Рюня. Те, что прорвали свои пузыри, плавали свободно и могли делать совершенно неожиданные вещи, кого-то явно нужно было опасаться, и она поняла, что будет запоминать это, как бы хватать глазами и складывать внутри себя, чтобы потом, уже с реальными этими людьми понимать, какие они на самом деле. С кем-то были вполне дружелюбные отношения, с кем-то столкновения, но самое правильное, поняла она, не сближаться вообще, точно оценивать расстояния, передвижения и границы. На новом месте полгода – год максимум, – там, в воде, решила для себя она. Как стало комфортно, так искать новую работу, а то все уже вылезли, кружат около, и это ничего хорошего не обещает; на новое место уходить резко – уплываешь, и все, подхватывай течение – и навсегда, не возвращаться. Может, где-то встретишь знакомое лицо, но ты уже все про него знаешь. Потом ей уже не требовалось спать или располагаться в кресле, чтобы проиграть ситуацию, можно было стоять и разговаривать – она видела, как ведет себя в пузыре, или без пузыря, собеседник, могла правильно оценить расстояния, как преодолевает дистанцию и с какими намерениями, – это не отвлекало, не было движущимся в голове мультфильмом, скорее как тень или как знание об идущем где-то мультфильме.
Никому не доверяя, никого не подпуская близко, приняв корыстный интерес как основу общения, она теперь совершенно сознательно умела использовать свои замечательные врожденные качества. Была приветливой и прямой с агрессивными, могла, не отводя светлых голубых глаз, без иронии или досады кивать и поблагодарить за урок в ответ на открытое хамство, понимая при этом черту, у которой необходимо наносить удар. В особых случаях умела, не теряя приветливой интонации, уважительно говорить слова, несущие угрозу, но так, чтобы собеседнику стало понятно, что угроза не от нее, а возникает объективно, из его же действий, совершенно независимо от нее, – и тем самым избегала конфликта. Условных подруг и условных друзей, не считая знакомых, образовалось столько, сколько не было даже на ее беззаботном втором курсе.
Сменив три места работы, открыв уже небольшой собственный бизнес, в тридцать лет она вышла замуж за Павла Никитина, мультфильм с которым всегда был безопасным и забавным, и переехала к нему в Перово, в двухкомнатную квартиру в хрущевской пятиэтажке…
В двухтысячных, после прихода к власти «своего», офицеры спецслужб, те, что еще не разбежались по коммерческим углам, сплотились, окрепли под властным крылом униженной разоблачениями «конторы» и скрытно, но весьма показательно для понимающих, отстрелили главных отцов криминала. Второстепенных, зверствующих из принципа или по простоте своей органической природы силовики со временем тоже задавили, иногда в буквальном смысле – после чего даже самые непонятливые, поскрипывая золотыми коронками, влились в пестрые ряды условных российских бизнесменов. С самыми успешными из приобщившихся к радостям мирной жизни бандитов силовики соединились в скрытом от широкой публики симбиозе, оставив милицию – отребье силовых структур – санитарить на нижнем, бытовом уровне. Охранные фирмы, добыча, перевозка и переработка сырья, таможня и экспорт, банки с их карикатурно-дородными собственниками и гуттаперчевыми менеджерами, огромный промышленный бизнес с рабочими коллективами, строительство и торговля – все, что для бесперебойного функционирования требовало жесткой руки, было завоевано по праву и в первую очередь. Неискоренимая продажность администраций, судов и чиновников, конфликты, неизбежные в растущем бизнесе, требовали «авторитетного» посредника, который мог бы договориться с кем угодно, – и крутой посредник вскоре становился партнером или даже новым хозяином бизнеса, а кладбища годами не справлялись с жирной чередой пышных похорон. Властный и состоятельный слой усвоил бандитские подходы, манеры и жаргон, мимикрировал и принял вид опасного жестокого самца… Но когда основные битвы прошли, растущее богатство, новый стиль жизни и ухудшающееся здоровье стареющих лидеров потребовали не только мира и тишины, но благообразия. Брутальный прежде мужчина годам к шестидесяти обнаруживал внутри какой-то темный мешок без дна, пустоту, которую не получалось наполнить ничем конечным – домами, делами, машинами, охотой, баней, девками и даже семьей и детьми. Хоть октябрята снова стали «хорошие ребята», Сын полка и Победа со слезами на глазах только смягчали позор перехода в барыги. Не помогали ни дружба, ни мужские понятия, ни патриотические образы, засеянные в детскую еще голову советской воспитательной машиной. Бесконечности требовалась бесконечность; вычистить прошлое, высветить будущее и заполнить пустыню настоящего смогла только Церковь. Мужчины, ставшие основой страны, двинулись туда с покаянием и пожертвованием – и население, до этого подражавшее манере хищника, потянулось вслед за ними к силе общенародной веры, патриотизма и морали. Жизнь вошла в торговые, гораздо более спокойные, берега и потекла наконец всем понятным порядком.
Павел Никитин в начале девяностых удачно начал дело мелким бизнесменом. Основой успеха было, по его мнению, простое везение: Слава Пугачев, его школьный дружок, сосед по парте и подъезду, которому он, сын учительницы литературы, помогал когда-то с сочинениями и математикой, после двух отсидок стал известной и уважаемой во Владимире фигурой и корефанской крышей для его небольшого, но быстро растущего бизнеса. Слава был парень решительный и, посмотрев, как «культурно» идут пусть мелкие пока дела у дружка и одноклассника, предложил ему подгрести под себя все, что во Владимире и вокруг него имело отношение к металлу. Учитывая крупные местные заводы, замах был серьезный. Воспрепятствовать этому лихому бизнес-проекту, задуманному Славой на невиданно долгие тогда сроки в три-четыре года, могли разве что полтора десятка белковых тел, владеющих на тот момент всеми этими заводами, базами, транспортом и прочим, но это рассматривалось Славой Пугачевым как вполне преодолимое препятствие. Павел был хоть и видный, в смысле размеров, парень, но Слава не обманывался насчет его интеллигентской сущности и возможной роли в предстоящем побоище, поэтому предложил двадцать процентов в монопольном предприятии за «лицо», организационно-юридическую сторону проекта и честное хранение Славиных восьмидесяти процентов во время возможных периодов вынужденного отсутствия. Павел Никитин взял неделю на раздумье, потом еще две и за это время преодолел соблазн. Со всяческими дипломатическими поклонами и приседаниями, прикрываясь уважительными причинами, он за три месяца отполз от смертоубийственного в перспективе сотрудничества.
Первый раз Никитин появился на работе у Татьяны через месяц после того, как приняли Костю Картушева. Девушки обедали – каждая сидела за своим столом и ела то, что принесла из дома. Он постучал, заглянул в дверь и попросил, чтобы Крупнова Татьяна Ивановна вышла на минутку во двор по личному вопросу. Она сказала: «Хорошо, сейчас выйду», – но вышла не сразу и встала, натягивая перчатки, сначала у двери офиса – он сидел на лавочке в узком скверике, шедшем вдоль их здания: короткая стрижка, черная кожаная куртка, свитер и черные спортивные штаны с полосой. Сидел уверенно, спиной к их окнам. Она подошла и села рядом. Он сказал: «Не бойтесь, меня зовут Павел. У Костиных ребят кое-что осталось из общего. Его доля вот здесь, в пакете». Он переложил из левой в правую руку большой пакет и положил его на лавочку между ними. Она тут же резко отодвинулась и стала смотреть в упор на двух мамаш, приближающихся с колясками по бульварчику: вот придурок… фу-ты ну-ты, на «вы», и тут сразу две мамаши… никто давно не рожает, десять беременных на весь Владимир, а тут сразу две дуры ментовские по холоду кукол катают… Сказала нарочито громко и четко, под запись: «Я этим ничем не занимаюсь, зря вы пришли, я вообще не понимаю, о чем вы говорите, забирайте свое добро, мне чужого не надо, не притронусь».