Ключ без права передачи
Шрифт:
– Да… невесело, - признал Женька и тут же возразил: - Но это совсем из другой оперы!
– А я рассказал так, для примера… Ну чего это она решила в гости ко мне? Чудно ведь!
– Брось, Майдан. У нее никаких задних мыслей!
– Не знаю. Вот у ее "пузыря" - точно, никаких!
– Майданов улыбнулся.
– Но мама-то она ему, а не нам. Нам - классная дама, пускай даже самая лучшая. А друг твой, Смородин, - все-таки комсомольский чин… Так?
– Ну и что? Мы его выбрали, он же отбивался!
– Ладно,
Женя отстал от него, тяжело озадаченный.
10
А потом в доме, когда гудела в печке отличная тяга, когда накормленный Антон спал под шубкой на оттоманке, а остальные пили чай после сытной пшенной каши, имел место разговор (несколько туманный для непосвященных, но это ничего: если они потерпят, все прояснится).
– Ладно, никто не спорит с тобой, - говорил Смородин.
– А чего ты от Марины Максимовны хочешь?
– Мнения!
– настаивал Адамян.
– Зачем? Это наша проблема, и мы решим ее сами…
– Как? Вызовем "Голгофу" на бюро?
– Не смеши!
– "Баба Сима" могла бы… - меланхолически сказала Юля.
– Так ее уже нет.
– Адамян ходил взад-вперед, глядя себе под ноги. В нем заметна какая-то напряженность.
– Есть Марина Максимовна, но она молчит…
– Жень, а я имею, по-твоему, право обсуждать это с вами?
– спросила Марина Максимовна.
– Нет? Ну, не надо… что ж. Вообще-то я и сам понимаю…
– Зачем же начал?
– Надеялся, что вы…
– Лопух потому что, - вдруг высказал с оттоманки Майданов, охранявший там сон ребенка.
– Марине Максимовне неинтересно иметь неприятности из-за тебя, правда же?
Повисла пауза.
Смородин чиркнул спичкой для Марины: она разминала сигаретку. Но рассердившись (на себя?), она задула эту спичку и принялась эту сигарету крошить:
– Трудный вопрос, да. Тягостный. Такой, что все стараются отвести глаза. А надо бы набраться духу - причем не тете Моте, а мне самой!
– и сказать на педсовете: "Вот мнение моих десятиклассников об одном из нас. Давайте думать, как быть".
– Вот! Я только этого и хотел!
– Ну и прекрасно. Если б еще обойтись без этой злости… Ты хотел знать - смогу ли я? Готова ли? Скоро буду! Но даже если я смогу завтра в 9 утра, - вы-то опаздываете с вашей критикой. Результат будет, дай бог, для восьмых и девятых, а вам - I am sorry very much - заканчивать в этих "предлагаемых обстоятельствах".
– Ясно, - подвел итог Женя.
– Как один конферансье объявлял: "У рояля - то же, что и раньше".
И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:
– Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?
– Граждане! Предупредили бы, что экзамен, - я ж не готовилась!
–
– О чем говорить!
– Он еще не проявился и не мог успеть, - отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:
– Нет, не как начальство, - как человек?
– А в нашем деле это все как-то вместе… Вот "баба Сима" считала, что хорошая школа - учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных…
– Он серый вообще? Как слон?
– уточнила Таня.
– Не знаю… Нет, ярлыков не лепите, это зря… Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой… вбирающий. Знает, вроде, что в Уставах - еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить "лирическим учреждением", а?
– усмехнулась Марина.
– Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца - помните, все откладывали?… Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера… Или вам самим уже нет дела до них?
Ее успокоили:
– Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота…
– Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал… Разве что - в классе, на ножку стула заперевшись… под сурдинку… Главное- не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной - какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая "эстетика бедности" - очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?
– Да знают они, рано не ждут.
– Мы не в пятом классе…
Юля не ответила на вопрос о родителях.
– Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, - заметил Майданов о магнитофоне.
– Истратишь за один день…
– Куплю еще.
– Спасибо, что забыли о нем, - сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона.
– А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…
Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:
– А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей - чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…
И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:
Сударь, когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет Искусство
В этой таверне своей…
Девушка, двигайся ближе к камину,
Смело бери ананас!
Пейте, месье, старой выдержки вина, -
Платит Искусство за вас!
Классика! Двери ее переплетов
Чуть заржавели, увы…
Впрочем, сеньор, выше всех звездолетов