Книга 2. Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам
Шрифт:
«… Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». В этих словах не давалось конкретных указаний – что же теперь каждому делать. Было ясно: мирная жизнь кончилась – теперь всем немедленно надо что-то делать, чтобы «победа была за нами». В этот летний день у каждого были свои личные радости, счастье и горести. Для всех все личное вдруг было отодвинуто и сразу появилась одна – общая беда и забота – война.
Валюшка непонимающе смотрел на расстроенных папу и маму: «А когда мы пойдем на пруды?» Какое уж тут купание, какие пруды?! Я был уверен, что этой же ночью немцы начнут бомбардировку Москвы. Мы решили на участке выкопать
Когда я добрался до завода, у проходной уже стояла толпа знакомых. Собравшиеся обсуждали, где начальство и что теперь надо делать. Каждому было ясно, что работы над «С», «И» и тем более «Д» сейчас смысла не имеют.
К вечеру дождались прибытия патрона. К воротам с треском подкатил мотоцикл. За рулем сидел Исаев, а сзади, обхватив его, сам патрон в расстегнутой гимнастерке. Не спрашивая разрешения, все зашли в просторный кабинет. Болховитинов очень спокойно, своим обычным тихим голосом, сказал, что надо немедленно пересмотреть планы. Сейчас самой главной будет работа над перехватчиком с ЖРД. С завтрашнего дня все, кто не будет призван в армию, должны перейти на казарменное положение.
Он обратился к своим замам: нужно организовать койки в цехах и КБ, позаботиться о трехразовом питании, оборудовать надежное бомбоубежище, усилить охрану.
На следующий день Исаев поведал близким товарищам о своем воскресном путешествии за патроном. Почти всю ночь Исаев трудился над новой компоновкой самолета. Он решил выбросить ТНА и ввести подачу компонентов в двигатель сжатым воздухом. Требовалось определить общий объем сжатого воздуха, число баллонов, найти им место, просчитать заново центровку, заменить баки на более прочные, снова проверить веса и… К утру, когда казалось, что все получится, он заснул.
Его разбудило выступление Молотова. Услышав страшную новость, Исаев заправил стоявший у дома мотоцикл и помчался на дачу к Болховитинову. Дача находилась на берегу канала Москва-Волга. Когда приехал, узнал от домашних, что Виктор Федорович утром на своей яхте ушел на Пестовское, Яхромское или Клязьминское водохранилище. Никакого радиоприемника на яхте нет. Что было делать? Исаев расположился на берегу и в ожидании патрона продолжал улучшать ночной проект.
Дождавшись загорелого яхтсмена, Исаев выплеснул на него последнюю новость и предложение ехать с ним в наркомат к Шахурину с предложением немедленно делать ракетные перехватчики. Болховитинов переоделся, чтобы явиться к наркому по всей форме, пристроился на заднем сидении мотоцикла, и они помчались в Москву в Уланский переулок.
Наркомат гудел, как растревоженный улей. Шахурин нашел пять минут, чтобы принять Болховитинова. Нарком предложил за неделю закончить эскизный проект и представить его для рассмотрения. Только на пути из наркомата в Химки Исаев объяснил патрону, что эскизный проект надо начинать с нуля. Однако при отказе от турбонасосной подачи машина получается более легкой, топлива требуется меньше, все проще, сроки резко сокращаются. От Костикова и Душкина требуется только «бутылка».
Со вторника все, не живущие в Химках, вблизи завода, действительно перешли на казарменный режим. Эскизное проектирование закончили за 12 дней. Самолет по проекту имел размах крыльев всего 6,5 метра, длину 6,4 метра, шасси полностью убиралось пневматическим приводом, взлетный вес составил 1650 кг, из них 710 кг – азотная кислота и керосин.
Отказ от ТНА и переход на вытеснителъную подачу Костиков и Душкин встретили без всякого энтузиазма, но в конце концов согласились. Двое суток ушло на сочинение письма наркому с перечислением всех преимуществ и минимума мероприятий для постройки самолета за три-четыре месяца. Месяц отводился на государственные испытания и в ноябре было намечено принятие решения о запуске в серию. При согласовании сроков возникали споры, нужны ли будут такие самолеты через полгода. К тому времени война кончится -»победа будет за нами».
Письмо подписали Болховитинов, Костиков, Душкин, Исаев, Березняк, военпреды РНИИ и завода № 293.
9 июля письмо было у Шахурина. Шахурин лично доложил предложение Сталину, и на следующий день Болховитинов, Костиков, Исаев и Березняк были вызваны в Кремль, где они формулировали проект постановления недавно созданного Государственного комитета обороны (ГКО). Еще через день постановление было подписано Сталиным. Шахурин подготовил подробный приказ, в котором на постройку первого самолета для летных испытаний отводился один месяц. Это вызвало у нас на заводе шок. В производстве не было еще ни единого чертежа.
В РНИИ экспериментальный двигатель пока развивал тягу не более 600 кг вместо требуемых по эскизному проекту 1100.
«Идет война. Должно быть другое отношение к срокам», – так Болховитинов передал слова Шахурина, который в окончательной редакции приказа все же прибавил пять дней.
Хорошо, что конструкция самолета была цельнодеревянная. Строительство началось без детальных чертежей. Основные элементы вычерчивали в натуральную величину на фанере. Это была так называемая плазово-шаблонная технология. Столяры с ближайшей мебельной фабрики работали так, словно всю жизнь строили самолеты. Им требовались пожелания конструктора, а вовсе не чертежи.
Но стальные баллоны для сжатого воздуха, прочные сварные баки для азотки и керосина, редукторы, трубопроводы, клапаны, рулевое управление, шасси, приборы, элементарное электрооборудование – все это требовало других сроков конструирования и изготовления.
Война разгоралась по совершенно непредвиденному сценарию. Уже никто не заикался о нашей победе до конца года. На химкинском аэродроме в конце июня появились боевые истребители, а в июле он стал одним из аэродромов ПВО, прикрывавшим Москву с северо-запада.
22 июля я получил отпуск на сутки, чтобы проведать семью. Именно в этот вечер был совершен первый крупный воздушный налет немецкой авиации на Москву. Воздушная тревога застала меня в Петровском парке у метро «Динамо». Я спешил пешком на Хорошевское шоссе и не укрылся в метро. Десятки прожекторов скрещивали свои лучи на светящихся точках. В вечернем небе вспыхивали сотни разрывов зенитных снарядов. Вокруг стоял грохот канонады, на землю сыпались осколки, но ни одного разрыва бомбы поблизости не было. Когда я уже в полной темноте добрался до родительского дома, налет еще продолжался. Родителей я нашел вместе с рабочими фабрики в «щели» – укрытии, отрытом на берегу пруда. Невидимые зенитки продолжали грохотать, прожектора шарили по небу, где-то над Ходынкой разгоралось зарево, но бомбардировка, как я себе ее представлял, у немцев не получилась. Служба ПВО Москвы справилась с отражением первого воздушного налета.