Книга магов (антология)
Шрифт:
По одну сторону трещины остались деревни и Столицы, церкви и тюрьмы, базары и кладбища, больницы и бордели; по другую — безлюдная площадь, которая больше не была безлюдной.
Их сотни. Их много сотен. Их выплеснули узкие улицы, или они вышли из-под земли, а может быть, они всегда стояли тут в ожидании этого дня. А теперь день настал, и для них не было ничего страшнее, чем опоздать на Зов. Площадь была уже полна, а они все прибывали и прибывали. Гай корчился от проникающего под кожу звука, и вот тогда, когда терпеть уже не оставалось сил, —
Ни шороха, ни шепота. Сотни лихорадочно блестящих глаз.
На Горелой Башне гулко и страшно ударил колокол.
— Все ли явились, палачи?
Это не был голос Крысолова, и вряд ли это вообще был человеческий голос. Гай взглянул — и тут же пожалел, потому что на месте Крысолова высилась фигура, уместная разве что в кошмарном сне. Пылали зеленые лампы на месте глаз, и черными складками опадала зубчатая, проедающая пространство тень, и когда фигура повелительным жестом подняла руку — ударил красный сполох на месте колечка с камушком.
— Все, — отозвался из толпы голос, подобный деревянному стуку.
— Вы не забыли? — спросил Тот, кто был Крысоловом.
— Мы помним, — сказал другой мертвый голос.
Страшная рука вдруг вытянулась, указывая прямо на Гая:
— Вот он.
Гай хотел вздохнуть — но ведающие дыханием мышцы не послушались, сведенные судорогой. Бежать было некуда, ноги, казалось, по колено вросли в каменный помост; где-то в глубине головы прошелестел голос прежнего Крысолова:
— Спокойно, парень. Спокойно, мальчик, это всего лишь я!..
Сотни измученных глаз смотрели прямо на Гая.
— Узнаете? — спросил нечеловеческий голос, а в это время сильная и вполне человеческая рука предусмотрительно взяла Гая повыше локтя.
— Да, — пронеслось по площади, будто вздох. — Да, да, да… Это он…
Это не я, хотел крикнуть Гай, рванулся, но держащая его рука тотчас же превратилась в стальной капкан. Гай обмяк, и тогда площадь колыхнулась, вздохнула и опустилась на колени.
— Отпусти нас, — донеслось из коленопреклоненной толпы. — Мы достаточно наказаны.
— Не я прощаю, — сказал Тот, кто был Крысоловом. — Прощает теперь он. — И черная рука с красным сполохом снова указала на Гая, и тому показалось, что вытянутый палец болезненно вошел ему в сердце.
Толпа вновь колыхнулась — и замерла. Гай различал теперь лица. Молодые, старые, худые, одутловатые лица, и лица со следами былой красоты; из-под капюшонов, шляп и платков, и даже металлических шлемов, воспаленные, опухшие глаза и глаза ясные, почти детские — и все с одинаковым выражением. Так смотрит на жестокого хозяина несчастная, давно отчаявшаяся собака.
— Вот, посмотри, — медленно сказал Гаю Тот, кто был Крысоловом. — Посмотри хорошо… потому что судьба их зависит от тебя.
— И что я должен сделать? — спросил Гай неслышно, но Тот, кто был Крысоловом, услышал все равно. Темная фигура колыхнулась:
— Ты ничего не должен. Можешь простить их, но можешь и не прощать. Это твое право… но вот раньше, чем ты решишь, все
— Да…
— Время есть. Смотри.
И на площади снова опустилась тишина; Гай стоял, и ему казалось, что все эти лица плывут по кругу, плывут, не дыша и не оставляя застывшей мольбы. Ему снова сделалось жутко — но на этот раз он боялся не за себя. А за кого — никак не мог понять.
Незнакомые лица. Желтые как воск; откуда они явились? И что довелось им ТАМ пережить? «Отпусти нас, мы достаточно наказаны»… Меру наказания определяет — кто?..
— Если я не прощу…
— Они отправятся туда, откуда пришли.
— Это… за то, что сложили мне костер?
— Да… но смотри сам.
И Гай стал смотреть снова, и на этот раз в мешанине лиц ему померещилось движение. Чьи-то испуганно дрогнувшие веки, чьи-то забегавшие, слезящиеся глаза…
Он пошатнулся.
«…Дай! А ну дай, дай я, пропусти!..» — «Ры-ижие, мать их растак, расплоди-или…» — «Дай, скотина, пройти дай…» — «А вот кому медок, кому медок сладенький!» — «Морду-то ему подправь, забор подровняй…» — «Сволочи, не трогайте, сволочи!!» — «Ща, щенок, получишь тоже…»
Базар. Ярмарка, бьющий в глаза свет, цветные навесы, золотая солома, томатный сок… Золотые волосы Иля, кровь, кровь, перемазанные кровью тяжелые сапоги…
Гай схватил себя за горло. Таким явственным было воспоминание. Таким… будто вчера…
— Сволочи, — прошептал он сквозь слезы. И увидел, как померкли глаза, посерели молящие лица. Молчаливый обреченный крик.
— Сволочи… Убийцы…
Движение на коленопреклоненной площади. Зеленые огни на лице Того, кто был Крысоловом:
— Смотри еще.
Гай сглотнул. Потому что и смотреть уже не надо было — он ВИДЕЛ и так.
Рваная юбка. Прыгающие губы девочки по имени Ольга, веревка, неумело спрятанная за спиной, — «Не стану жить… все равно…» Душная темнота летнего вечера, он не видел этого, но знает, как это было, — «Тихо, тихо, не обидим…» — «Да придержи ее, кусается, стерва…» — «Тихо, тихо, не то щас больно будет, слышишь?..» Блестящие бороздки слез, угасшие, тусклые от отчаяния глаза…
Гай медленно провел рукой по ее спутанным волосам. По горячей голове, существующей только в его воображении; убивать нехорошо. Но если бы я ВАС тогда нашел…
Откуда навязчивое чувство, что и ЭТИ здесь? Что и они, чьих лиц он не помнит, стоят сейчас на коленях в прочей толпе и для них тоже миновала тысяча лет искупления?.. И теперь они тоже каются и умоляют… ЭТИ?! О чем, собственно?..
— А почему я должен их прощать? Разве я Бог — прощать?!
— Не прощай, как Бог. Прощай, как ты… или не прощай. Как хочешь.
— Никак не хочу…
Гай повернулся, уводя взгляд от восковых умоляющих лиц. Повернулся, шатаясь, подошел к столбу. Провел рукой — пальцы покрылись копотью; медленно опустился на камни помоста. Потянулся к вороту рубашки, но рубашки не было, рука наткнулась на мешковину — одеяние смертника.