Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
— Она лежит у себя, не надо ее беспокоить, — отозвался Марсель.— Хоть она и сказала, что дочь предупредила ее, но, видно, старушке очень не по себе. Да и бессонная ночь дала себя знать.
Музыканты снова взялись за свои инструменты. За окном уже начало чуть смеркаться. Уже погасал ленот-ровский садик во дворе особняка мадам де Севинье. Уже сгущались тени под аркадами площади Вож. Уже сиреневым сумраком начали затягиваться старые мостовые Марэ. И вдруг, когда оркестрик заканчивал очередной повтор, за дверями знакомый голос подхватил мелодию, вплелся в музыку:
В сорок лет обличаем неправду с оглядкой,
А веру в бессмертье уносит, как
— Жаклин! — радостно вскрикнул Марсель.— Наконец-то!
Музыканты побросали свои инструменты, столпились у дверей Пришла не только Жаклин Мерак. За ней в дверях стояли рыженькая девочка, молодая женщина с черными, струящимися по плечам волосами и Анри Жюльен, радостный и чуть смущенный, с перевязанной бинтами большой собакой, которая тяжело лежала у него на руках.
— Вот и мы,— непринужденно сказала певица — Нас много, но вы сейчас перезнакомитесь И особенно предупреждаю: постарайтесь заслужить доверие и любовь Казака. Он здесь — самый главный.
25. ЗАПИСКИ СТАРОГО СТАРОЖИЛА
Уф, ну и ночка! С трудом выкраиваю несколько минут, чтоб записать все встречи и события О сне не приходится и мечтать: то и дело раздаются звонки — телефон, посетители .. То и дело надо с кем-то разговаривать, успокаивать, утешать. Но начну по порядку, то есть с того момента, когда на улице Фран-Вуржуа я впустил в дом довольно растрепанную и даже не совсем одетую пару Круа-бон. Как сказала с юмором мать Жаклин, эта пара так залила радостными слезами весь холл, что пришлось все вытирать и выжимать тряпки. Это, конечно, для красного словца. Но они оба правда затискали, зацеловали свою маленькую, еле пробудившуюся дочку. Даже суховатый, всегда деловой мсье Круабон что-то долго вытирал носовым платком подозрительно красные глаза, а о мадам и говорить нечего — она просто плавала в слезах. Малышка тоже плакала, но когда родители стали доживаться, почему она плачет, Бабетт сквозь слезы пробормотала:
— Где моя собачка? Хочу собачку!
Пришлось ей обещать, что завтра к ней приведут Казака. (А где его искать? Это тоже проблема!)
Круабон повторил, что Жанин Буле таинственно исчезла из дома, оставив все свои вещи. Об этом уже пронюхали репортеры, и утром, наверное, будет напечатано во всех газетах. Полиция считает, сказал Круабон, что журналисты и телевизионная передача спугнули преступников. Поэтому Круабоны, зная, что их подкарауливают репортеры, которые дежурят у их дома днем и ночью, выбрались к Жаклин за девочкой через сад и сказали мне, что повезут ее не домой, а к друзьям, в Булонский лес, чтобы никто не знал о возвращении Бабетт. Круабоны заставили меня пересказать в подробностях всю историю похищения малютки, переданную Клоди. Я пытался уверить Круабона, что девочка ни при чем, что она — просто жертва мошенников, но он меня едва слушал, повторял, что все они одна шайка и что он будет требовать для всех самого сурового наказания.
Почему-то я не сказал ему, что Клодп тоже исчезла,— что-то не пустило меня, да и тревога меня грызла: а вдруг бандиты каким-то образом выманили, заполучили Клоди и Жанин и уже расправились с ними аа предательство?
Круабон тоже считал, что телепередача только повредила розыскам. Преступники теперь настороже, постараются укрыться понадежнее, и полиции придется искать их где-нибудь за границей и под чужими именами. Он зло издевался над полицейскими, которые потребовали, чтоб завтра утром он разыграл спектакль в церкви Мадлен с подкладыванием денежного пакета в третий справа от входа пюпитр.
— Что они, идиоты, что ли, сами полезут в наручники? Ведь они знают, что все уже известно.
— Они еще, наверное, не знают, что малютка у вас. И получили вы свою дочку только благодаря сообразительности и доброму сердцу Клоди, — пробовал я его смягчить.
Он махнул рукой:
— Не пытайтесь уверить меня в ее добром сердце. А кто затащил нашу малютку в парк? Кто завлек ее в машину бандитов?
Так я и не смог повлиять на него и вернулся к себе домой в отвратительном настроении. Меня почти на пороге перехватила Надя Вольпа.
— Как? Вы не спите? — поразился я.
— Заснешь тут с этим «делом Назер», как же...— проворчала она.— Все кумушки Бельвилля шипят как змеи. И больше всех Желтая Коза. Прибегала ко мне, от важности просто вся распухла: ведь она последняя, с кем общались преступники, последняя, кто их видел, они жили у нее в доме,—словом, сейчас она в Бельвилле самая важная персона. Имей в виду — эта консьержка враг Сими и Клоди, враг номер один.
— Думаю, вы правы.
— Конечно, это она внушила инспектору Дени, что Клоди испорченная натура, что у девочки всегда были дурные наклонности. Это она притащила к инспектору старуху Миро, и та рассказала, что девочка похитила у нее чуть ли не рулон золотых кружев. Вообще дела этой сиротки из рук вон.— Надя хмурилась все больше и больше.— К несчастью, даже ее ближайшие друзья, черные братья Саид и Юсуф, дали такие показания, что это добьет девочку: Саид видел ее в утро похищения с этими двумя проходимцами, а Юсуф показал, что встретил ее с дочкой Круабона в парке Бют-Шомон, когда она направлялась к ожидающим ее бандитам.
Я сказал удрученно:
— Плохо. А особенно если ее найдут теперь с ними...
— Как — найдут? Разве Клоди не у Жаклин Мерак? — вцепилась в меня Надя.
Пришлось рассказать ей об исчезновении Клоди, о том, что Анри и Жаклин ищут ее где-то ночью.
Надя решительно, как всегда, распорядилась:
— Сейчас же ложись спать, а утром, к началу работы в мэрии, отправляйся к инспектору Дени. Надо как-то повлиять на него. Ты это сумеешь.
— Я уже пробовал его убедить — ничего не вышло,— слабо отнекивался я.
— Пойдешь утром еще раз,— непререкаемо заявила Надя.— Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы девочку упекли в колонию для малолетних преступников? Чтобы она навсегда пропала для нас?..
И вот раннее утро, и я в 19-й мэрии, у инспектора Дени. Увидев меня и услышав мои первые слова, он побагровел:
— Да что же это такое? И вы, Клеман, тоже об этой девчонке? Из меня уже вынул все внутренности молодой Жюльен. (Я чуть было не заорал: он был здесь? Значит, Клоди нашлась! К счастью, удержался.) Не знаю, когда он сюда, в мэрию, заявился — наверное, ночью, я думаю. Вы бы послушали, как он здесь разорялся, как поносил полицию и всех власть имущих! Надо было дать ему коленкой под зад — не могу: старые Жюльены —мои давние друзья. Да я и сам во многом согласен с этим молодым петушком. Мальчишка клялся, что ваша протеже ни в чем не виновата, что ее обвели вокруг пальца те двое бандитов, что он сам, видите ли, лицеист Анри Жюльен, за нее ручается И это вопреки всем свидетельствам.
Дени потеребил свои белые усы, покашлял.
— И еще меня одолели наши бельвилльские мамочки. Вы даже не представляете себе, Клеман, как меня обрабатывают матери: лучше этой Клоди, оказывается, никто не может занять их малышей, она отлично умеет обращаться с детьми, хорошо на них влияет, дети слушаются ее больше, чем собственных родителей. Словом, от меня хором — и каким хором! — требовали прекратить допросы, не мучить больше Клоди, полностью отвести все обвинения от этого бандитского выкормыша.