Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
И ребята, сидящие на полу у стен светлого уютного зала с навощенным полом и картинами, рисованными самими воспитанниками республики, встали, и свежие, как лесные колокольчики, ребячьи голоса запели главную песню — гимн республики, песню Дружбы.
Клоди слушала песню, а сама смотрела в незанавешенное окно: там, обрамленная острыми зубцами гор, лежала укутанная снегами долина и в черноте неба блестели и перемигивались крупные, как цветы, звезды и где-то поблизости отзванивал часы церковный колокол.
Девочка вдруг почувствовала, как далека эта долина от остального мира, как далеко ушла вся прошлая ее жизнь, и ей внезапно показались особенно уютными и этот тепло освещенный зал, и уже хорошо знакомые лица ребят, а главное — главное, лицо Анриетт, такое внимательное и мягкое... «Надо будет написать Рири, что мне здесь хорошо»,—подумала она.
Песня кончилась. Клоди и Финэ громко зааплодировали.
— Вам понравилось? — спросила Анриетт, а Патош сказал:
— Поиграем с новенькой в какую-нибудь игру. Согласны?
— Давайте в «Капитану наплевать»! — выкрикнула Брижит и подмигнула соседям.— Пусть водит новенькая!
— Да, да, сыграем в «Капитану наплевать»! — подхватили ребята, лукаво поглядывая на Клоди, — Чур, водит парижанка!
— Гм... Будь по-вашему,— согласился Патош.— Расскажите же ей правила игры.
— Садись посередке.— Один из старших мальчиков, вихрастый и улыбчивый Дидье, выдвинул стул на середину зала и указал на него Клоди.— Ребята, у кого есть куртка поплотнее?
Тотчас же появилась чья-то стеганая спортивная куртка, которой накрыли Клоди с головой. Теперь она сидела в полной темноте, ей было и душно и любопытно, что будет дальше.
— На все, что тебе будут говорить, ты должна отвечать: «А капитану наплевать»,— продолжал Дидье, еще плотнее укрывая девочку.— Идет?
— Идет,—таким глухим голосом,, что всем стало смешно, отвечала из-под куртки Клоди.
— Итак, начинаем,— объявил Дидье. Он взял в руки один из рукавов куртки и, пользуясь им, как рупором, заговорил: — Капитан, на море — волнение. На горизонте собрались темные тучи.
— А капитану наплевать,— загробным голосом объявила Клоди.
Послышался смех.
— Капитан, волнение все сильнее, тучи обложили все небо,— продолжал Дидье.
— А капитану наплевать,— отвечал все тот же загробный голос из-под куртки.
— Капитан, сверкают молнии, приближается гроза, волны уже перекатываются через палубу.
— А капитану наплевать,— отозвалась куртка. Очевидно, Клоди было очень жарко: куртка ходила ходуном.
Все же девочка заподозрила что-то неладное. Ей начало казаться, что в словах Дидье упоминается слишком много воды. На всякий случай она крепко зажала изнутри рукав-рупор.
— Капитан, разразилась страшная гроза! Огромные валы вот-вот потопят корабль. Ливень обрушился на палубу,— донеслось до нее.
— А капитану нап...— только успела произнести Клоди, как вдруг струя холодной воды из второго рукава полилась ей за ворот, и она, отряхиваясь, как мокрый пес, выскочила из-под куртки.
Крутом все хохотали, от смеха ребята падали друг на друга, хлопали друг друга по плечам, вопили. Хохотали и Патош с Анриетт, а особенно неистовствовал и даже повизгивал от смеха Финэ.
Клоди секунду ошеломленно смотрела на это веселье, машинально отирая мокрое лицо. Вдруг улыбка раздвинула ее губы, все шире, шире, и девочка, не выдержав, сама покатилась со смеху.
— Ой, какая же я мокрая! Ой, вот так «капитану наплевать»! — выговаривала она сквозь взрывы смеха.— Это вы всем такую встречу устраиваете?
— Не обиделась! Не обиделась! Парижанка смеется! — восторженно заорал какой-то веснушчатый парень — Молодчина, парижанка!
— Предлагало отныне переименовать ее в «капитана»! — громко на весь зал объявила Брижит.— Как, ребята, принимаем?
— Принято! Принято! — закричали ребята.— Браво капитану! Молодчина, парижанка, не обиделась! Смотрите, как хохочет!
Анриетт переглянулась с Патошем.
— Кажется, нам не о чем теперь беспокоиться, шепнула она.— Прежнее прозвище отменено.
Патош кивнул, собрался что-то ответить, но увидел перед собой коренастую низенькую фигуру Финэ, который взирал на него в великом смущении, изо всех сил теребил свою пустую трубочку и силился что-то выговорить.
— Вы что-то хотите мне сказать, соседушка? — обратился он к крестьянину.
Маленькие глазки Финэ сощурились, забегали на обветренном лице.
— М-м... Вы так любезны, мсье Жюльен. И эта ваша девочка-парижаночка так сердечно со мной говорила, пригласила... М-м... Даже соседом меня величаете. Вот я хотел сказать... между нами были недоразумения... Все это знают — и ваши и наши деревенские. Я хочу сказать: больше их не будет. Недоразумений то есть... Даю вам слово. И парижанке это скажите: Финэ, мол, дал слово.
Патош и Анриетт торжественно обменялись с ним рукопожатием.
Когда он наконец ушел, раскурив у порога свою трубку, Патош сказал потихоньку Матери:
— Пять с плюсом нашей рыжей Клоди. Она дала нам сегодня наглядный урок педагогики.
32. СТРАШНОЕ ЛИЦО
В багажнике на крышах машин везли лыжи — простые беговые, слаломные, тяжелые горные, с подрезами, с хитрыми креплениями, с целым набором ремней. Машины пролетали через деревню, направляясь в Ла Морт, где была подвесная дорога, или к Лотаре, к большим подъемникам. Зимний сезон был в разгаре, и в республике уже толковали о марсельских школьниках, которые должны, как каждый год, приехать на рождественские каникулы учиться горнолыжному спорту у лучших лыжников республики. Рано утром, перед уроками, ребята готовили каток на месте бассейна, в самом укромном углу долины, где сосны спускались с гор, обрамляя цементные берега застывшего водоема. Клоди зачеркнула уже много дней в своем календарике, дней, остающихся до каникул, и все-таки ждать оставалось еще так долго! От Рири она получала коротенькие, торопливые записочки — он тоже завел календарь, он начал здорово учиться, а то пропущено много времени, он собирал деньги для Вьетнама, он проводил в гастрольную поездку Жаклин и Сими, он часто бывает у Андре Клемана, он все-все помнит, он ждет встречи... А Клоди? Помнит ли она его? Ждет ли?