Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
«А ведь девочка хороша»,— успела подумать седая королева.
Шанталь вложила свою ручонку в руку Клоди.
— Тогда я хочу, чтоб ты была мамой,—прощебетала она.— Идем же гулять, моя мама.
Анриетт спросила:
— Так как тебе кажется — справишься?
— Посмотрим, — буркнула та не очень любезно и, свистнув Казаку, ушла со своей новоявленной дочкой.
И вот по дороге к незамерзающему водопаду Во Ну-ар медленно бредут трое: две фигурки на двух ногах, третья — на четырех. Впрочем, про Казака нельзя сказать, что он бредет медленно Наоборот, пес в восторге от этого снежного простора, носится по холмам, что-то вынюхивает, роется в снегу, добирается до укутанной снегом травы, с наслаждением фыркает и то и дело подбегает к девочкам. «Я здесь, с вами, я стерегу вас, со мной ничего не бойтесь»,— говорят его выразительные глаза под мохнатыми надбровьями. Небо точно присело на горы, слилось со снежными вершинами, и в приближающихся сумерках трудно разобрать, где кончаются горы и начинаются небеса.
Казак зарычал. Навстречу детям двигался маленький коренастый крестьянин в берете с огромной вязанкой соломы за спиной.
Перед ним бойкой трусцой бежали несколько всклокоченных овец.
— Казак, назад! — крикнула девочка.— Ко мне!
— Ко мне! — повторила тоненьким голоском Шанталь.
Казак послушно повернул. Когда крестьянин поравнялся с девочками, Клоди увидела обветренное, жесткое лицо, блестящие маленькие глазки, которые беззастенчиво ее рассматривали.
— А, новенькая? — сказал крестьянин скрипучим голосом.— Чья? Откуда? И собаку я не видел.
— Вы правы, мсье, мы с Казаком — новенькие,— сказала, кивая, Клоди.— Мсье и мадам Жюльен привезли нас только что из Парижа.
— А-а, парижанка! Стало быть, столичная штучка,— сказал крестьянин, спуская на землю свою ношу.
Он вытащил из кармана черную старую трубку, раскурил ее. Видно было, что он решил остановиться основательно и надолго. Трубочка его сипела, покуда он ее раскуривал, и Казак осторожно принюхивался: что за человек?
— Тебе повезло, парижанка, сказал крестьянин, наконец-то раскурив трубку и пуская дым в сумрачное небо.— Попала к настоящим людям. Жюльены думают прежде всего о простом народе. О том, чтоб народу жилось получше. Трудно, трудно живет у нас простой народ. Я, понимаешь, тоже коммунист, старый товарищ Жюлье-нов. Молоко теперь стало нипочем, на нем и су не заработаешь. Молочник платит, сколько ему заблагорассудится. А мы — терпи.,. Хотел бы я поболтать об этом обо всем с самим Анри Жюльеном. Он мужик правильный. Финэ его уважает. Это я — Финэ,—ткнул он себя в грудь.
— Так в чем дело? Приходите к нам сегодня У нас, в республике, вечером соберутся все ребята, будут петь, танцевать. Будут и мадам Анриетт с Патошем. Вот и вы приходите тоже,— радушно сказала Клоди.
— Прийти к вам в республику? — повторил крестьянин. Он как будто не ожидал приглашения и, видимо, обрадовался.— Это здорово! Конечно, я приду, если ты меня приглашаешь.— И он снова пустился в путь, помахав на прощание рукой девочкам и крича: — Финэ непременно придет! Финэ очень, очень уважает Жюльенов.
Когда разрумяненные зимним воздухом девочки вернулись домой и Клоди в дортуаре раскутывала и причесывала свою растрепавшуюся дочку, вокруг стали собираться ребята. Иные смотрели с иронической улыбкой на заботы Клоди, другие откровенно хотели позабавиться.
— А мы думали, что ты исчезла вместе с Шанталь,— бросила высокая с падающей на глаза челкой блондинка.—Решили, что работаешь по специальности...
— По какой специальности? — спросила Клоди, не подозревая подвоха.
— Как же, по твоей основной специальности — похитительницы детей,—невинно подхватила девчушка лет одиннадцати, добрая и мирная с виду.— Мы боялись, что ты уже увела Шанталь.
Раздался смех. Кругом Клоди видела насмешливые лица. Она сдержала раздражение. Сказала так, словно ничего не слышала:
— А мы с Шанталь пригласили к нам на вечер гостя. Повстречался нам один здешний, симпатичный такой, мсье Финэ. Сказал, что непременно придет.
Кто-то ахнул:
— Финэ! Она пригласила Финэ!
Ребята загудели. Кто-то звал уже Боболь — решительную крепышку воспитательницу.
— Боболь, Боболь, иди сюда! Парижанка пригласила к нам самого Финэ!
Боболь протиснулась сквозь кружок ребят:
— Это правда? Ты позвала к нам Финэ?
— А что тут такого? — Клоди была искренне удивлена.— Из-за чего такой шум? Очень симпатичный дядя, сказал, что он очень уважает мсье и мадам Жюльен, что он тоже коммунист и всегда стоит за народ.
Боболь махнула рукой, засмеялась.
— Он тебе наскажет! Это первый вор на деревне. Он постоянно крадет у нас строительные материалы, инструменты — словом, все, что плохо лежит. Я сейчас же пойду к Анриетт, расскажу про твое приглашение. Наверное, тебе придется пойти в деревню к мадам Финэ извиниться и отменить приглашение. Она поймет, она знает, что Жюльены не желают принимать ее муженька.
Клоди вспыхнула:
— Ни за что! Ни за что не пойду позориться и обижать людей!
Но Боболь была непреклонна:
— Тебе придется пойти. Мать терпеть не может Финэ.
31. «КАПИТАНУ НАПЛЕВАТЬ»
И все-таки Финэ оказался гостем на ребячьей вечеринке и сидел в зале рядом с Анриетт и Патошем и оживленно говорил о чем-то, то и дело хватаясь за свою трубочку и тут же спохватываясь, что курить здесь строго-настрого запрещено.
И уже все, и взрослые и дети, в республике знали, что Жюльены ответили Боболь, когда она сказала им о приглашении Клоди:
— Что же, девочка такой же полноправный член нашей республики, как все мы. Она приглашала гостя от имени республики, и никто не имеет права отменить это приглашение, хотя бы гостем был самый отпетый человек.
— Но она может пойти к Финэ и извиниться, что не знала о наших правилах или что-то напутала,— попробовала возразить Боболь.
Но Мать вспыхнула почти так же, как Клоди:
— Ни в коем случае! Мы не станем так обижать ни ее, ни семью Финэ.
И теперь в зале она сидела рядом с гостем и звала его «соседушкой».
Среди ребят уже полз шепоток, что «похитительница детей» добивается своего даже у Жюльенов и вообще особа очень принципиальная. А блондинка с челкой, которую звали Брижит и которую уважали все ребята, сказала задумчиво:
— Мне кажется, я могла бы с ней подружиться. Она начинает мне нравиться.
Анриетт захлопала в ладоши:
— Сейчас мы покажем нашему гостю и новенькой, как мы умеем петь.