Книжный вор
Шрифт:
И все же я отдаю ему должное, этому фюреру.
У него явно была железная воля.
В смысле сеяния войны усилия нисколько не ослабевали, и так же не сбавляло хода наказание и истребление еврейской заразы. Хотя лагеря в большинстве своем расползлись по всей Европе, некоторые еще оставались и в самой Германии.
И в этих лагерях множество людей по-прежнему заставляли работать и шагать.
Одним из таких евреев был Макс Ванденбург. ПУТЬ СЛОВ
Это случилось в маленьком городке в самой сердцевине гитлеровского тыла.
Поток новых страданий нагнетался очень славно, и вот прибыл их небольшой кусочек.
По окраинам Мюнхена гнали евреев, и одна девочка-подросток совершила немыслимое – встала в их строй и пошла с ними. Когда солдаты оттащили ее прочь и бросили на землю, она поднялась. И вернулась в колонну.
Стояло теплое утро.
Очередной чудесный денек для парада.
Евреи и конвой прошли уже через несколько поселков и приближались к Молькингу. Возможно, прибавилось работы в лагере или там умерло несколько заключенных. Как бы то ни было, в Дахау гнали пешком новую партию свежих вымотанных евреев.
Как всегда, Лизель прибежала на Мюнхен-штрассе, куда стягивались неизменные зеваки.
– Хайль Гитлер!
Она услышала переднего солдата издалека и двинулась к нему сквозь толпу, навстречу процессии. Голос изумил ее. Он превратил бесконечное небо в потолок прямо над головой, и слова, отскочив от этого потолка, упали куда-то на пол хромающих еврейских ног.
И глаз.
Они глядели на движущуюся улицу, еврей за евреем, и, найдя удобное место для наблюдения, Лизель остановилась и стала их рассматривать. Побежала взглядом по рядам лиц за лицами, пытаясь сравнивать их с евреем, который написал «Зависшего человека» и «Отрясательницу слов».
Перистые волосы, думала она.
Нет, волосы – как хворост. Так они выглядят, когда немыты. Ищи волосы как хворост, болотистые глаза и растопку бороды.
Господи, их так много.
Так много пар умирающих глаз и шаркающих ног.
Лизель рассматривала их, но Макса выдали даже не черты лица. А то, как это лицо себя вело: оно тоже изучало толпу. Застыв в сосредоточенности. Лизель вдруг растерялась, наткнувшись на это единственное лицо, устремленное прямо на немецких зевак. Этот взгляд так целенаправленно что-то выискивал, что люди вокруг книжной воришки заметили и стали показывать пальцами.
– А этот что высматривает? – произнес мужской голос сбоку от Лизель.
Книжная воришка шагнула на дорогу.
Никогда движение не было такой тяжкой ношей. Никогда сердце не было таким решительным и большим в юной груди.
Она шагнула вперед и сказала, очень тихо:
– Меня ищет.
Ее голос сошел на нет и отпал – внутри нее. Ей пришлось разыскивать его – тянуться далеко вниз, чтобы снова научиться говорить и выкликнуть его имя.
Макс.
– Макс, я здесь!
Громче.
– Макс, я здесь!
Он ее услышал.
*** МАКС ВАНДЕНБУРГ, АВГУСТ 1943 ГОДА ***
Волосы-хворост, точно,
как думала Лизель, и заболоченные глаза
шагнули поперек, оттирая плечами плечи
других евреев. Когда они дотянулись
до нее, они взмолились.
Борода исчеркала лицо,
а рот ежился, когда он назвал
слово, имя, девочку. Лизель.
Лизель полностью стряхнула с плеч толпу и ступила в прилив евреев, скользя меж ними, пока не схватила левой рукой его локоть.
Его лицо упало на нее.
Оно склонилось, когда Лизель запнулась, и еврей, мерзкий еврей, помог ей встать. Для этого потребовались все его силы.
– Я здесь, Макс, – снова сказала она. – Я здесь.
– Глазам не верю… – Слова капали с губ Макса Ванденбурга. – Смотри, как ты выросла. – В глазах его была жгучая грусть. Они разбухли. – Лизель… Меня взяли несколько месяцев назад. – Голос был увечный, но он подтащился к девочке. – На полпути в Штутгарт.
Изнутри поток евреев оказался мутным бедствием рук и ног. Изодранных роб. Солдаты ее пока не заметили, но Макс предостерег:
– Тебе нельзя идти со мной, Лизель. – Он даже попытался оттолкнуть ее, но девочка оказалась слишком сильной. Оголодавшие руки Макса не смогли поколебать ее, и она шагала дальше – среди грязи, голода и смятения.
Отмерили немало шагов, и тут ее заметил первый солдат.
– Эй! – крикнул он. И указал на нее хлыстом. – Эй, девочка, ты чего это? А ну выйди оттуда!
Она совершенно презрела его, и тогда солдат пустил в ход руку, чтобы разделить людскую клейковину. Расталкивая их, вклинился в колонну. Завис над Лизель, которая упорно шла дальше, – и тут в Максовом лице девочка заметила какое-то удушье. Ей приходилось видеть, как он боится, но чтобы так – никогда.
Солдат схватил ее.
Его руки грубо смяли ее одежду.
Она чувствовала кости в его пальцах и шарик каждой костяшки. Они рвали ей кожу.
– Я сказал – выйди! – приказал он и с этим выволок девочку на обочину и швырнул в стену немецких зевак. На улице теплело. Солнце обжигало ей лицо. Девочка упала, больно распластавшись по земле, но тут же снова вскочила. Она собиралась с духом и выжидала. И вновь нырнула.
На сей раз Лизель пробиралась сзади.
Где-то впереди она едва видела приметные хворостины волос и снова продвигалась к ним.