Книжный вор

Зузак Маркус

– Один щелчок! – говорили им. – Вот что хочет слышать фюрер. Все вместе. Все как один!

И тут Томми.

Мне кажется, хуже было с левым ухом. Из двух оно причиняло больше всего неприятностей, и когда резкий крик «Стой!» орошал слух остальных, Томми рассеянно и комично шагал дальше. В мгновение ока он умел превратить шагающую шеренгу в месиво.

В одну субботу, в начале июля, в три тридцать с минутами, после череды проваленных из-за Томми Мюллера попыток маршировки, Франц Дойчер (образцовое имя для образцового

юного фашиста) окончательно вышел из себя.

– Мюллер, du Affe! – Густые светлые волосы массировали голову Франца, а слова дергали Томми за лицо. – Обезьяна, ты что – ненормальный?

Томми, испуганно сжавшись, попятился, но его левая щека все равно подрагивала, кривясь в маниакально-бодрой гримасе. Казалось, он не просто самодовольно насмехается, но ему в радость эта куча-мала. Франц Дойчер не собирался такого терпеть. Его бледные глаза поджаривали Томми Мюллера.

– Ну? – спросил он. – Что ты нам скажешь?

Тик Томми Мюллера только усилился – и по скорости, и по глубине.

– Ты что, дразнишь меня?

– Хайль, – дернулся Томми в отчаянной попытке купить хоть немного снисхождения, но так и не смог произнести вторую часть.

Тут вперед вышел Руди. Встал перед Францем Дойчером, глядя ему в лицо.

– Он нездоров…

– Я вижу!

– Уши, – договорил Руди. – Он не…

– Ладно, хватит. – Дойчер потер руки. – По шесть кругов вокруг плаца, оба. – Они повиновались, но не слишком быстро. – Schnell! – погнался за ними голос Дойчера.

Когда шесть кругов сделали, им задали муштру в стиле «бегом-арш-встать-лечь-встать», и через пятнадцать долгих минут снова приказали лечь – должно быть, в последний раз.

Руди посмотрел под ноги.

Снизу ему осклабилась кривая лужица грязи.

«Чего уставился?» – как будто спрашивала она.

– Лечь! – скомандовал Франц.

Руди, естественно, перепрыгнул лужу и упал на живот.

– Встать! – Франц улыбался. – Шаг назад. – Они шагнули. – Лечь!

Идея была ясна, и Руди ее воспринял. Он нырнул в грязь и затаил дыхание – и в тот момент, когда он лежал ухом к вязкой земле, муштра закончилась.

– Vielen Dank, meine Herren, – учтиво сказал Франц Дойчер. – Премного благодарен, господа.

Руди поднялся на колени, покопался в грядке уха и глянул на Томми.

Тот закрыл глаза и дергал лицом.

Когда они вернулись домой на Химмель-штрассе, Лизель, еще не сняв форму Гитлерюгенда, играла в классики с младшими детьми. Краем глаза она заметила две унылые фигуры, шагающие к ней. Одна ее окликнула.

Они встретились на крыльце бетонной коробки дома Штайнеров, и Руди рассказал ей о недавнем происшествии.

Через десять минут Лизель села на крыльцо.

Через одиннадцать минут Томми, сидевший рядом, сказал:

– Это все

из-за меня, – но Руди отмахнулся от него – где-то между фразой и улыбкой, разрубив пальцем надвое потек грязи. – Это из-за… – снова начал было Томми, но тут уж Руди обрубил фразу совсем и ткнул в него пальцем:

– Томми, хватит, а? – Выглядел Руди каким-то причудливо довольным. Лизель никогда не видела, чтобы кто-то был настолько несчастен и при том так искренне бодр. – Просто посиди и… ну, подергайся там или еще что-нибудь. – И Руди продолжил рассказ.

Он расхаживал.

Теребил галстук.

Слова летели в Лизель и падали куда-то на бетонное крыльцо.

– Этот Дойчер, – бодро подытожил Руди. – Достал нас, а, Томми?

Тот кивнул, дернул лицом и заговорил – хотя, может, и не в такой последовательности:

– Это все из-за меня.

– Томми, что я сказал?

– Когда?

– Только что! Помолчи, ладно?

– Конечно, Руди.

* * *

Через несколько минут Томми несчастно побрел домой, и Руди попробовал новую и, похоже, тонкую тактику.

Жалость.

Сидя на крыльце, он поразглядывал грязь, заскорузло облекшую его форму, потом безнадежно посмотрел Лизель в лицо.

– Ну и что скажешь, свинюха?

– Насчет чего?

– Сама знаешь.

Лизель ответила в обычной манере:

– Свинух, – засмеялась она и направилась домой, благо – недалеко. Смесь грязи и жалости, конечно, сбивает с толку, но это одно, а целовать Руди Штайнера – что-то совсем другое.

Грустно улыбаясь с крыльца и вороша рукой в волосах, он окликнул Лизель.

– Придет день, – предупредил он. – Придет день, Лизель!

Через два с небольшим года в подвале ей время от времени ужасно хотелось дойти до соседнего дома и увидеть Руди, даже если писала она в предутренний час. И Лизель понимала, что в нем, а потом и в ней самой жажду преступления питали, скорее всего, те вязкие дни в Гитлерюгенде.

В конце концов, несмотря на обычные приступы непогоды, лето уже начало входить в силу. Яблоки сорта «клар», наверное, уже начали созревать. Впереди ждали новые кражи.

ОТВЕРЖЕННЫЕ

Когда пришло время кражи, Лизель и Руди сначала придерживались той мысли, что воровать надежнее в стае. Анди Шмайкль пригласил их на реку, на сбор шайки. Среди «прочего» на повестке дня значился план рейда по садам.

– Так ты теперь главарь? – спросил Руди, но Анди покачал головой, тяжелой от разочарования. Он явно жалел, что не сгодился.

– Не я. – Его холодный голос был теплее обычного. Будто непропеченный. – Есть там один.

*** НОВЫЙ АРТУР БЕРГ ***