Книжный вор
Шрифт:
Руди вернул ей книжку.
– Кстати, я думаю, нам обоим что-то подобное грозит, когда вернемся домой. Особенно тебе.
– Почему это?
– Ты же знаешь – твоя Мама…
– А что Мама? – Лизель воспользовалась вопиющим правом любого человека, у которого когда-нибудь была семья. Для него вполне нормально скулить, ныть и распекать других членов семьи, но никому другому он этого не позволит. Тут уж он лезет в бутылку и выказывает верность семье. – Разве с ней что-то не так?
Руди осекся:
– Ладно,
Даже в ночи Лизель видела, как вырос Руди. У него удлинялось лицо. Копна светлых волос едва заметно потемнела – и, казалось, черты лица меняли форму. Только одно никогда не изменится. На него невозможно долго сердиться.
– У вас сегодня есть что-нибудь приличное пожрать? – спросил Руди.
– Вряд ли.
– И у нас. Жалко, что нельзя есть книги. Артур Берг раз сказал что-то такое. Помнишь?
До конца пути они вспоминали славные былые денечки, а Лизель часто поглядывала на «Свистуна» – его серую обложку и оттиснутое черным название.
Перед тем как разойтись по домам, Руди остановился на секунду и сказал:
– Пока, свинюха. – И рассмеялся. – Спокойной ночи, книжная воришка.
Так в первый раз Лизель нарекли ее титулом, и она не смогла скрыть, что он ей весьма по душе. Как нам обоим известно, она и раньше крала книги, но в конце октября 1941 года это было признано официально. В тот вечер Лизель Мемингер стала книжной воришкой по-настоящему.
ТРИ АКТА ГЛУПОСТИ В ИСПОЛНЕНИИ РУДИ ШТАЙНЕРА
*** РУДИ ШТАЙНЕР, ЧИСТЫЙ ГЕНИЙ ***
1. Украл самую большую картофелину у Мамера, местного бакалейщика.
2. Задирался с Францем Дойчером на Мюнхен-штрассе.
3. Совсем перестал ходить на Гитлерюгенд.
В первом случае Руди подвела жадность. Стоял типичный унылый день середины ноября 1941 года.
Сначала Руди довольно виртуозно – ни дать ни взять начинающий криминальный гений – просочился сквозь очередь домохозяек с продуктовыми карточками. Ему почти удалось остаться никем не замеченным.
Но каким бы незаметным он ни был, Руди догадался схватить самую большую картофелину на лотке – ту самую, на которую зарилась половина очереди. Они все увидели, как над лотком возникла тринадцатилетняя пятерня и схватила картофелину. Хор толстомясых валькирий изобличил вора, и Томас Мамер рванулся к своему грязному овощу.
– Meine Erdapfel, – воскликнул он. – Мои земляные яблоки!
Картофелина еще оставалась в руках у Руди (одной он ее удержать не мог), а домохозяйки столпились вокруг него на манер команды борцов. Нужно было срочно что-то говорить.
– Наша семья, – объяснил Руди. Струйка прозрачной жидкости весьма кстати вытекла у него из носа. Руди счел за лучшее не вытирать ее. – Мы все голодаем. Моей сестренке нужно новое пальто. Последнее у нее украли.
Бакалейщик Мамер был не дурак. Держа Руди за ворот, он спросил:
– И ты хотел одеть ее в картошку?
– Нет, сударь. – Руди искоса заглянул в единственный глаз поимщика, видимый ему. Мамер походил на бочку и смотрел на мир двумя пулевыми дырками. Зубы у него теснились во рту, как толпа болельщиков на футболе. – Мы три недели назад обменяли все наши карточки на пальто, и теперь нам нечего есть.
Бакалейщик держал Руди в одной руке, картофелину – в другой. Он крикнул своей жене страшное слово:
– Polizei.
– Нет, – взмолился Руди, – пожалуйста. – Потом он скажет Лизель, что ничуточки не испугался, но в тот момент сердце у него оборвалось, тут я не сомневаюсь. – Не надо полицию. Пожалуйста, не надо.
– Polizei. – Мамер стоял неколебимо, а мальчик извивался и сражался с воздухом.
В тот день в очереди стоял еще и учитель, господин Линк. Он был из тех школьных учителей, что не были ни священниками, ни монахами. Нацелившись, Руди приклеился к его глазам.
– Герр Линк! – Это был последний шанс. – Герр Линк, скажите ему, пожалуйста. Скажите ему, какие мы бедные.
Бакалейщик навел на учителя вопросительный взгляд.
Герр Линк вышел вперед и сказал:
– Верно, герр Мамер. Семья парнишки – бедняки. Они с Химмель-штрассе. – Толпа, состоявшая преимущественно из женщин, зашушукалась: они знали, что Химмель-штрассе никак не назовешь образцом молькингской идиллии. Все знали, что это довольно бедный район. – У него восемь братьев и сестер.
Восемь!
Руди пришлось проглотить улыбку, хотя свободу он еще не получил. По крайней мере, учитель уже врет. Герр Линк ухитрился добавить Штайнерам еще троих ребятишек.
– Он часто приходит в школу без завтрака. – И толпа домохозяек опять зашепталась. Ситуация будто покрывалась слоем краски, придавшим ей значительности и выразительности.
– И значит, ему позволено красть мою картошку?
– Самую большую! – выкрикнула одна дама.
– Спокойнее, фрау Метцинг, – остерег ее Мамер, и она тут же примолкла.
Сначала общее внимание было направлено на Руди и его загривок. Потом перескакивало туда-сюда: с мальчика на картошку, с картошки на Мамера – от самого миловидного предмета к самому неприглядному, – и что именно заставило бакалейщика смилостивиться, мы так и не узнаем.
Жалкий вид мальчика?
Благородство герра Линка?
Несдержанность фрау Метцинг?
Какая бы ни была тому причина, Мамер бросил картофелину обратно на лоток и выволок Руди за порог магазина. Крепко пихнул его под зад правым ботинком и сказал: