Книжный вор
Шрифт:
– «Свистун»! – крикнул Руди. В тот день вниз по Амперу плыла только одна книга, но он все равно счел нужным объявить название.
Интересно еще заметить, что Руди не поспешил выбраться из опустошительно холодной воды, едва книга оказалась у него в руке. Он стоял еще целую минуту или около того. Он так и не объяснил этого Лизель, но, по-моему, она отлично понимала, что причина у него была двойная.
*** МЕРЗЛЫЕ МОТИВЫ ***
РУДИ ШТАЙНЕРА
1. После стольких месяцев неудач
этот миг был его единственной возможностью
насладиться хоть какой-то победой.
2. Положение, требующее такой самоотверженности
– удобный случай обратиться к Лизель с обычной просьбой.
Разве сможет она отказать ему?
– Как насчет поцелуя, свинюха?
По пояс в ледяной воде он постоял еще несколько лишних мгновений, затем выбрался на берег и подал книгу Лизель. Штаны облепляли ему ноги, и Руди не останавливался. По правде, я думаю, он боялся. Руди Штайнер боялся поцелуя книжной воришки. Наверное, слишком его хотел. Наверное, он так невероятно сильно любил ее. Так сильно, что уже больше никогда не попросит ее губ и сойдет в могилу, так и не отведав их.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
«ПОЧТАЛЬОН СНОВ»
с участием:
дневника смерти – снеговика – тринадцати
подарков – следующей книги –
кошмара с еврейским трупом –
газетного неба – посетителя –
«шмунцеллера» – и прощального поцелуя
в отравленные щеки ДНЕВНИК СМЕРТИ: 1942
Это был год, стоивший целой эпохи, как 79-й или 1346-й – да и многие другие. Что там коса, черт побери, там была нужна метла или швабра. А мне – отпуск.
*** КУСОЧЕК ПРАВДЫ ***
У меня нет ни косы, ни серпа.
Черный плащ с капюшоном я ношу, лишь когда холодно.
И этих черт лица, напоминающих череп,
которые, похоже, вам так нравится цеплять
на меня издалека, у меня тоже нет.
Хотите знать, как я выгляжу на самом деле?
Я вам помогу.
Найдите себе зеркало, а я пока продолжу.
По-моему, сейчас я веду себя довольно эгоистично – все о себе да о себе. О моих путешествиях, о том, что я видел в 42-м. С другой стороны, вы ведь человек – самовлюбленность вам должна быть понятна. Дело в том, что я не просто так рассказываю вам, что я тогда видел. Многие события скажутся на Лизель Мемингер. Придвинут войну ближе к Химмель-штрассе – и потащат за компанию меня.
Да, в том году концы у меня были дальние: из Польши в Россию, потом в Африку и опять все сначала. Можете со мной поспорить и сказать, что мне в любой год приходится так мотаться, но иногда человеческому роду приходит на ум разойтись на всю катушку. Растет производство тел и отлетающих душ. В дело идет пара бомб – и готово. Или газовые камеры, или трескотня далеких пулеметов. Если все это не вполне довершает начатое, люди хотя бы лишаются привычного крова, и я повсюду вижу бездомных. Они часто бегут за мной, когда я прохожу улицами разоренных городов. Умоляют забрать их, не понимая, что я и так слишком занят.
– Ваше время еще придет, – заверяю я их и стараюсь не оглядываться. Иногда хочется вспылить – как-нибудь так: «Разве вы не видите, что у меня и без вас работы по уши?», но я молчу. Жалуюсь про себя, не отрываясь от работы, и в иные годы души и тела не складываются – они множатся.
*** КРАТКАЯ ПЕРЕКЛИЧКА НА 1942 ГОД ***
1. Загнанные евреи – их души
у меня на руках, мы сидим на крыше,
подле дымящих труб.
2. Русские солдаты – они брали
минимум боеприпасов, рассчитывая
взять остальное у павших товарищей.
3. Промокшие тела на французском побережье
– выброшенные на гальку и песок.
Я мог бы и продолжить, но, думаю, пока хватит и трех примеров. Во всяком случае, от этих трех у вас во рту возникнет привкус пепла, который определял все мое существование в том году.
Столько людей.
Столько красок.
Они до сих пор во мне – словно пружина. Травят мою память. Так и вижу их высокими грудами, громоздятся одно на другое. Воздух как пластмасса, горизонт как застывающий клей. Это небо изготовлено людьми, проткнутое и потекшее, и в нем – мягкие тучи угольного цвета, бьются, как черные сердца.
И тут.
Смерть.
Пробирается во всем этом.
Снаружи: невозмутимая, непоколебимая.