Князь Трубецкой
Шрифт:
Они смогли перебраться через овраг, потеряв почти час на поиски переезда.
Люмьер уже больше не боялся, что Комарницкий схватит русских первым. Капитан уже надеялся на это, понимая, что слишком далеко отстал от князя и ротмистра и что теперь только чудо может помочь ему в погоне…
Лишь бы Комарницкий… лишь бы Комарницкий…
У поворота с главной дороги на лесную, ведшую к дому Комарницкого, один из жандармов заметил тело, валявшееся в кустах. Его не прятали, просто оставили там, где человек умер. Мужчина лет тридцати, крепкий, с обветренным лицом, с длинными вислыми усами, был убит… нет, покачал головой Люмьер, спрыгнув с коня. Да, у мужчины была рана на боку, глубокая, давшая много крови, но умер он не от нее. Его не просто убили, его замучили. Во рту был кляп, руки связаны кожаным ремешком за спиной.
Одежда на груди разорвана, и на теле были видны следы от клинка: нож, кинжал или сабля — неважно, кто-то наносил неглубокие раны, местами сдирая кожу. Его пытали. Допрашивали.
Капитан принюхался — пахло кровью, но был слышен еще запах — мерзкий запах рвоты. Чуть в стороне. Трава была здесь примята, видны были следы лошадей. Кровь, над которой с противным жужжанием летали мухи. И еще тело, брошенное на этот раз подальше в кусты. Этого почти не пытали, всего несколько легких порезов на руках и лице. И рана в груди, там, где сердце. Лужа рвоты — беднягу стошнило то ли от боли, то ли от страха, такое капитан часто видел при допросах партизан в Испании.
Судя по всему, это был дозор. Пан Комарницкий был человеком жестоким, но осторожным, никогда не оставил бы дорогу к своему дому без присмотра. Эти двое караулили, должны были предупредить пана поветового маршалка о приближении чужаков, но тут почему-то подпустили свою смерть…
Все выглядит так, будто эти двое спокойно ждали, пока к ним приблизятся — подойдут или подъедут… нет, возможно, к ним кто-то подкрался незаметно, чертов князь… дался ему это чертов князь… Трубецкой ночью на лесной дороге весьма ловко действовал в темноте… Люмьер сплюнул. Это неважно, как он застиг караульных врасплох. Важно другое — одного он… а может быть, ротмистр свалил ударом кинжала или сабли, стрелять не стали, до поместья тут не очень далеко, звук выстрела мог быть там слышен… Значит, одного — тяжело ранили, второго получилось захватить почти целого. Затем…
Капитан оглянулся на первого убитого.
Одного пытали. Зачем — понятно. Нужно было выяснить, что там у Комарницкого, сколько людей, где они находятся… Но пытали одного. И кстати, рот у него был заткнут кляпом, ничего сказать он не мог, все выглядело так, будто его просто замучили. Убивали не слишком долго, но мучительно. А второй…
Капитан присел, отмахнулся от мух, присмотрелся. На шее второго был узкий кожаный ремешок, узел сзади, на позвоночнике, в узел вставлена короткая палочка. Похоже на гарроту. Но его не задушили и не сломали горло, видно, просто сжимали, не давая возможности кричать, вон, синяки видны под ремешком. В таком положении несчастный мог говорить, но попытку крикнуть пресекли бы сразу.
Кто-то из русских близко знаком с искусством пытки, похоже. Ротмистр? Не исключено, он воевал с турками, там этим наверняка овладевали быстро. Значит, один умер мучительно, не очень быстро, с кляпом во рту, не имея даже шанса что-либо рассказать, а второй… второго практически не пытали. Но, похоже, узнали от него все, что хотели. Иначе тело было бы куда более живописно.
Интересно, то, что этот бедняга рассказал, заставило русских отправиться дальше или?..
Ладно, все это выяснится уже скоро.
Капитан попытался вскочить в седло, но нога сорвалась со стремени, и он чуть не упал, его подхватили жандармы.
— Дерьмо, — сказал Люмьер, переводя дыхание и стирая холодный пот со лба.
Ему было совсем худо, скачка на коне растрясла его, тошнота волнами подкатывалась к горлу, мир вокруг плыл и двоился.
— Все хорошо, — прошептал Люмьер.
Ему казалось, что он произнес это громко и уверенно, но шепот его на самом деле услышали только те двое жандармов, которые стояли рядом и помогали ему взобраться в седло.
— Двое — вперед, — скомандовал капитан. — В дозор…
Через пятнадцать минут они почувствовали запах гари, а через полчаса въехали во двор дома пана Комарницкого. Дом горел.
Несколько тел лежали во дворе, с десяток крестьян стояли в стороне, даже не пытаясь тушить пожар.
Хозяин дома лежал почти у самого крыльца, от жара одежда на нем тлела. Глаза были открыты, на лице гримаса то ли ярости, то ли отчаяния. Рядом валялась сабля, но убит маршалок был выстрелом в упор, лицо было покрыто копотью, усы и ресницы обгорели. Кто-то просто подошел и выстрелил в грудь с расстояния вытянутой руки, не больше.
Увидев французов, крестьяне попытались скрыться за сараями, но жандармы перехватили их и согнали на середину двора.
— Что здесь случилось? — спросил Люмьер, не слезая с коня.
Крестьяне молчали, только переглядывались между собой.
Люмьер спохватился и повторил свой вопрос по-польски.
— Русские, ясновельможный пан, — сказал пожилой крестьянин, стоявший ближе всех к капитану. — Московиты то есть.
— Сколько их было? — Люмьер медленно слез с лошади, оперся о луку седла.
Земля качалась, перед глазами мерцали сотни ярких огоньков, почти полностью скрывая лица крестьян.
— Сколько. Их. Было?
— Так пятеро, ясновельможный пан. — Крестьянин зачем-то вытер руки об одежды. — Пятеро. Офицер, трое солдат и этот… пан.
«И этот, пан», — повторил Люмьер. Чертов князь успел произвести впечатление даже на этого мужика. Или просто он был в гражданском платье… в отличие от ротмистра. И откуда еще трое солдат?
— Что за солдаты?
— Не знаю, ясновельможный пан. Трое. Без этих… — Крестьянин поднес руку к голове. — Без шапок.
Свою шапку вышколенный мужик держал в руке, был приучен к уважению господ.
— Без шапок? — переспросил Люмьер.
— Да. И без поясов. А у одного даже сапог не было.
Так, похоже, что князь где-то освободил пленных. Может быть, даже у тех мародеров возле дороги. Они вполне могли захватить русских и тащить их за собой, чтобы сдать в штаб… или чтобы помучить на досуге… или заставить работать, словно рабов.
Одежда на Комарницком наконец загорелась, капитан выругался и приказал крестьянам оттащить, в конце концов, мертвого хозяина подальше и погасить на нем огонь, вонять же будет мерзостно…