Князь Воротынский

Ананьев Геннадий Андреевич

– Вотчину сбереги, но особенно – княгиню с наследником. Бог даст, благополучно она разрешится. Всю большую дружину тебе оставляю. Воеводь.

Весьма удивился Никифор такой воле княжеской, но перечить не посмел. Ответил покорно:

– Понятно. Все исполню.

– Сегодня же скачи. Не ровен час, отколет Мухаммед-Гирей пару тысяч по Сенному шляху на Белев. Оку обогнут крымцы, как прежде бывало, и – на моей вотчине. Через Угру потом и – куда душа пожелает: на Тулу, на Серпухов, на Москву… Я на месте Гирея так бы и поступил, чтоб о Казани никакого сомнения не возникало, послал бы на Козельск, Одоев какую-то часть своих сил. Так что поспешить тебе следует. Ни дня не медля стольный мой град к осаде готовь. На Волчьем острове все для княгини приготовь.

– Для молока коз придется взять. Коров несподручно туда доставлять.

– Ясное дело – коз. Мамок и нянек отправь туда загодя. Повитуху не забудь и не жди, когда до осады дело дойдет. Как прознаешь, что зарыскали крымцы разъездами да сакмами – увози княгиню. С Богом.

Никифор отправился не мешкая. Взял с собой лишь коновода да пару заводных лошадей. В переметки набил меньше снеди на путь-дорогу, больше овса для коней. Да и сена приторочил как можно больше в специально приспособленных для того сетках. Не гнал коней, чтобы не обезножили те, но и не медлил. Все рассчитал до мелочи, где делать малые и где большие привалы, где вздремнуть часок, не более, через сколько верст с коня на коня пересаживаться; и проделал он обратный путь почти за то же время, за какое с князем в Москву прискакал. К тому же и коней вовсе не утомил. А сам-то что, самому не привыкать: приладил голову на седло, растянувшись блаженно на попоне, вздремнул малость и – снова бодр. Коновод, хотя и выносливого дружинника взял, тот под конец заметно скуксился. Храбрился, однако, вида стараясь не подавать.

Намеревался по приезду в княжеский удел денек передохнуть, бражничая, только не вышел отдых. Воротынск в тревоге. Из Одоева прискакал вестовой, коня, почитай, запалив, чтобы поскорей дать знать дружине князя Воротынского о появившихся вражеских разъездах. Шныряют, рассказал вестовой казак, по степи, за станицами нашими охотятся. На сторожи уже нападали. Полонили даже нескольких новиков. Неловки они еще в сечи. Не столь худо было бы, если пленили бы крымцы служилых ратников, из тех ничего даже каленым железом не вытянешь, а какой с молодых спрос? Не выдержат пыток, все выложат о сторожах и крепостях, в проводники даже согласятся. Хотя, впрочем, проводники из новиков не ахти какие. Но все же.

Кое-что горожане и дружинники уже успели сделать для обороны стольного града княжеского удела, но Никифор, встав волею князя на воеводство, решил все оглядеть своим оком. Перво-наперво отправил дюжину дружинников, в помощь им определив надежных плотницких дел мастеров с пилами и топорами, чтобы те тайно проверили, надежна ли гать, затем стали бы рубить две стены саженей по двадцати, но пока не собирать, а оставить в глубине леса. Где и как ставить стены, потом им сказано будет. Но уж тогда, не мешкая, выполнять наказ.

Никифор готовил стены с бойницами для прикрытия гати и тропы, которая проходима через болота с тыльной стороны Волчьего острова. Отправив наряд, поспешил в светелку к княгине. Поклонившись поясно, сообщил ей все, как на Духу:

– Вернул меня, матушка, светлый князь, чтобы вотчину его от крымцев оборонять, а тебя велел на Волчий остров увести и там стеречь, укрыв от недоброго глазу.

– Авось, Бог сохранит. Сколько уж лет даже сакмы до нас не добегают. Поведешь и нынче, как князюшка, мой сокол, поступал, к Одоеву дружину, там и остановите супостатов. Дитятку ведь со дня на день жду. Все уже приготовлено для родов здесь.

– Что сготовлено, повитуху, мамок и нянек туда тотчас же переправим, как о гати мне известие придет, что исправна. А следом и тебя, свет мой, матушка. Нынче не сакмы по Сенному шляху ждем, но рать. И не малую.

– О, Господи! Не оставь нас без милости, Пресвятая Богородица, заступница наша перед Спасом – сыном твоим!

– Об одном прошу: все готовить в тайне. Только те должны знать, кто в охотничий терем отбудет. Прознает кто из алчных, худую службу сослужить может.

К обеду следующего дня донесли Никифору, что гать подправлена надежно, можно княгиню нести. Никифор снова – к ней.

– Ночью нынешней проводим всех, кого укажешь в услужение тебе, а на рассвете тебя, матушка, унесем.

Так и поступили. Подобрал Никифор из дворовых полдюжины молодцов крепких, к ратному делу к тому же способных, опоясал их мечами, тарчи выдал, да велел засапожные ножи не забыть. Им – нести княгиню. Приставил к дворовым дюжину казаков, чтобы терем они оберегали, а в засады бы никакие не ходили. Не ровен час, по весеннему насту могут крымцы просочиться на остров, вот тут их ратная ловкость пригодится.

Решил Никифор и казну княжескую унести на Волчий остров, повелев приковать сундук к носилкам, чтобы надежней было. Опрокинется еще чего доброго, вызволяй его тогда из болота. Времени уйма уйдет, да и удастся ли?

Перестарался воевода. Промашка вышла. Не подумал, что молотобойцем у кузнеца – Ахматка-татарин, года четыре как плененный князем в битве с сакмой. Ахматка быстро сообразил, что собрался Никифор казну уносить. И, поразмыслив, определил даже куда. За болота, где князь любил охотиться и где стоял его охотничий терем. Догадка, однако, не разгадка. Решил Ахматка убедиться, так ли все произойдет. Сделать же ему это не составляло труда: всю зиму кузнец ставил силки, петли и капканы, поставляя свежатину для княжеского стола, часто брал и его, Ахматку, с собой, а то и одного посылал на рассвете за попавшей в ловушки добычей.

Удачным для Ахматки-татарина оказалось и то, что занемог мастер. Вышел, видно, потный на весеннее солнышко, а прохладного ветерка не почувствовал, вот и продуло кузнеца, не молодого уже годами. Вчера в лес, а петли и капканы кузнец ставил в самой чаще, силки же почти у самого болота, ходил Ахмат. Сегодня тоже. И завтра. И послезавтра пойдет. «Своим глазом увижу. Тогда уж обмана не будет».

Пошел к болоту, где гать, хотя там кузнец силков не ставил, но Ахматке про гать рассказывал. Ловушек не осматривал, чтобы пораньше успеть. Однако – опоздал. Увидел лишь следы. Много следов. Затаился, собираясь дождаться еще кого-либо, но все оказалось без толку. Торопливо потом оббежал ловушки, и то не все, на все времени уже не оставалось, пособирал, что смог и – домой во всю прыть. Кузнец недоумевает:

– Иль птица и зверь перевелись? Пустой, почитай? Что я на княжий стол подам?

– Двух зайцев волки съели, – соврал Ахматка. – Куропаток лисы подрали. А сами в капкан не попались.

– Завтра пораньше иди. Не мни бока на печи. Рад-радешенек Ахматка. Опять своим путем к гати. Поспешает. И, как оказалось, не зря. Едва не опоздал. Только подлез под нижние ветки большущей ели, которые, согнутые снегом, образовали добрый шалаш, чует, снег похрустывает. Днем совсем тепло, тает вовсю, ночью подмораживает, вот и ломаются с хрустом тонкие льдинки под сапогами и копытами конскими.