Княжич
Шрифт:
– Да, нет ясновельможий. Говорит, что хочет передать лично в руки пану письмо от его родственника!
Ответ слуги заинтриговал Константина Константиновича: “Что это за родственник, который хочет общаться с ним через какого-то еврея?”.
Любопытство перебороло в нем надменность господина, и он приказал слуге:
– Проведи его ко мне!
Очень скоро князь услышал в прихожей, стук сапог гостя, отряхивающего с них снег. Еще через какое-то время, он увидел его самого. Склонив в изящном поклоне голову, в кабинет вошел среднего роста молодой мужчина, богато одетый по еврейской моде. На нем была лисья шуба с отложным воротником.
“Однако какой франт!
– с неприязнью подумал князь.
– Литовский статут(55) ему не указ!”.
– Долгого здравия ясновельможему пану от Михельки!
– вымолвил гость.
– Соизволит ли пан ознакомиться с письмом сына, его безвременно умершей племянницы пани Лидии?
Острожский изумленно поднял брови: “Что за чушь? По его требованию, ему официально сообщили из Москвы о том, что Андрей убит, позарившимся на его добро
русским разбойником! Надо бы высечь этого обманщика-еврея и выгнать со двора!”.
И все же, что-то заставило его молча взять свиток из рук франтоватого посетителя.
– Пусть подождет в прихожей, пока я не распоряжусь!
– приказал он слуге, стоявшему за Михелем.
Слуга и еврей вышли. Сев за стол, князь ножом для бумаги разрезал шелковую нить стягивающую свиток и с жадным любопытством набросился на его содержимое. Чем дольше он его читал, тем больше верил написанному. К тому же письмо на чистейшем русском языке и почерк такой же, как у Андрея! И все же, князь решил посоветоваться с не раз выручавшим его в таких сложных делах мудрым советником Мотовиллом. Вызванный к князю Мотовилл, ознакомившись с письмом, все понял и внес свои предложения, с которыми князь согласился.
Михельке разрешили войти в кабинет. На этот раз разговаривал с ним Мотовилл.
– Князь согласен на выкуп Андрея и его друга. Но, прежде всего, хотел бы уточнить кое-что!
– Я весь во внимании!
– согласился Михель.
– Из письма мы узнали, что Андрей находится в плену у татар в Крыму в городе Карасубазаре. Цена за выкуп его и друга из плена конечно непомерная. Но князь Острожский богат и щедр и даже эти деньги для него сущие гроши. Тем не менее, он не любит, когда его обманывают. Мы с князем так поняли, что выкуп, 1200 злотых червонной монетой должны заплатить тебе. А ты, отправившись в Крым, в Карасубазаре отдашь их Асан-мурзе, который
отпустит пленников, выписав для них ханское разрешение на выезд из Крыма. Ты же и доставишь их в Острог! Так?
– Так!
– спокойно ответил Михель, еще не понявший к чему ведет разговор хитрый советник князя.
– А если Асан-мурза нарушит свое обещание и, получив деньги, не отдаст пленников
тебе? Что тогда?
– Спросите у любого раввина! Каждый ответит, что честнее Михеля нет ни одного еврея в Литве. За эти деньги я буду отвечать своим имуществом!
– ответил возмущенный Михель.
– А какое может быть у еврея имущество?
– ехидно заметил Мотовилл.
– Несколько лавок и корчма в аренде не стоят и 100 злотых.
что выжимает он, из русских арендаторов-крестьян пользуясь тем, что является фактором -
доверенным лицом какого-нибудь ленивого польского шляхтича, обложившего налогами земли, водоемы, сенокосы и даже православные церкви? Не держит ли достопочтенный Михель у себя дома ключи от православной церкви так же, как ключи от амбара, открывая ее для службы по своему желанию, в зависимости от уплаты прихожанами соответствующей суммы?
Михель вспыхнул от возмущения. Никогда, ничем таким он не занимался! Да и не еврей-управляющий устанавливает непосильные и унизительные поборы для крестьян, а алчный и ненавидящий православных шляхтич - католик! Михель, как мог, сдержал себя, понимая, что все равно ничего панам не докажет.
– Но мы знаем, что у тебя есть вещи, за которые ты все отдашь!
– сообщил советник.
– Какие?
– удивился Михель.
– Как какие? Ворочаешь такими делами, а не знаешь?
– рассмеялся Мотовилл.
– Самые большие драгоценности в твоем доме: ненаглядная жена и любимый сын!
– Я не собираюсь их закладывать вам!
– не выдержав, огрызнулся Михель.
– Значит, ты пришел сюда, чтобы обмануть вельможного пана?
– сделал злое лицо советник.
– С соизволения князя я сейчас вызову слуг, чтобы они отволокли тебя на конюшню и засекли за обман до смерти!
Перепуганный франт упал на колени перед Острожским:
– Смилуйся ясновельможий пан, я и в мыслях не имел ничего, чтобы обманывать кого-либо!
– Поздно Михель! Молись своему Богу!
– злорадствовал Мотовилл.
– Хорошо! Берите в залог и жену и сына, - поняв, что советник все равно добьется своего, взмолился поникший Михель.
– Только дайте слово, что будете относиться к ним хорошо!
На этом обе договаривающиеся стороны пришли к взаимному согласию. По приказанию князя в кабинет внесли из казны 1200 злотых в четырех кожаных мешочках и под расписку передали Михелю. Князь Острожский рекомендовал убыть в Крым с ближайшим купеческим обозом, предоставив ему двух вооруженных слуг для охраны от разбойников в дороге. Пересчитав содержимое мешочков, понурый Михель вместе со слугами князя, поехал домой, чтобы перевезти супругу и сына в одну из многочисленных комнат замка, где они будут находиться на положении заложников до возвращения пленных.
Вечером, из кабинета князя долго доносился смех. Князь и его советник смаковали подробности разговора, так перепугавшие Михеля.
В Москву гонец от Асан-мурзы добрался недели на две быстрее, чем письмо о выкупе попало в Острог. Гонец, важно выглядевший с отпущенным животом средних размеров, краснорожий татарин Мустафа, владелец пригнанного на продажу табуна аргамаков, должен был найти человека, ставшего распорядителем имущества Бежецких и на словах передать ему условия выкупа княжича. Общаясь с высокородными и богатыми ценителями породистых лошадей, Мустафа выяснил, что княжича в Москве считают погибшим, а во владение имуществом Бежецких вступил его дальний родственник князь Юрий Коробьин. Несколько дней он напрасно приходил к дубовыми дверями забора, огораживающего хоромы Коробьиных. Улицы города были завалены высотой с сажень сугробами, и стоял трескучий мороз. Но угрюмый мордоворот слуга, вместо того, чтобы пропустить его в дом и разрешить в тепле подождать хозяина, всегда отвечал: