Княжич
Шрифт:
– Андрюша! Что же они с тобой сделали?
– возопил старик и заплакал, уткнувшись в грудь мертвеца.
– Не уберег я тебя старый дурак! Никогда мне за это не будет прощения!
Его рыдания не прекращались. Старик как будто решил умереть, припав к недвижимому телу дорогого ему человека.
Между тем, подьячему, Кеншову Савке, потребовался старик. Закончилась стопка дров перед печуркой, и он начал мерзнуть. Старик, принятый за еду и проживание в Божий дом на зиму, обязан был быть не только сторожем, но и истопником.
– Эй, где ты старый дуралей?
–
Ему никто не ответил, только из дальнего барака слышались завывания старика. Накинув на плечи шубу, Савка пошел на вой. В бараке, упав на чей-то труп, в судорогах дергался и рыдал старик.
– Родственник что ли?
– сочувственно положив руку на плечо старику, спросил подьячий.
Старик, закивал головой, не переставая плакать.
– Ну, ладно! Перестань!
– ласково сказал Савка, аккуратно оторвав старика от трупа.
– Все мы там будем! Принеси лучше дровишек в избу, а то у меня скоро и чернила от холода замерзнут!
Старик, всхлипывая послушно пошел к выходу из барака, а Савка остался у трупа, решив получше рассмотреть его родственника. “Молодой, судя по одежде из знатных!
– думал Кеншов, разглядывая покойника.
– Только вся одежда испачкана рвотой! Опился что ли?”. Что-то непонятное остановило его взгляд на лице покойника. Сквозь иней покрывавший лицо отчетливо выделялись синие губы чуть приоткрытого в оскале рта. Почему на губах нет инея? Догадка мелькнула в голове подьячего! Растаял что ли?
– Старик!
– громко крикнул он.
– Иди сюда! И топор свой принеси!
– Господи, что случилось?
– спросил его прибежавший старик.
Он уже успокоился и смирился с мыслью о смерти своего родственника.
– Дай топор!
– потребовал Савка.
Старик боязливо протянул ему топорище. Тщательно протерев лезвие топора о рукав шубы, подьячий поднес его к губам покойника. Старик удивленно наблюдал за происходящим. Немного подержав топор в таком положении, Кеншов осмотрел лезвие. Отполированное до блеска лезвие, еле заметно потемнело. Не веря своим глазам, Савка еще два раза повторил эту операцию. И каждый раз лезвие, запотев, темнело. Не было никаких сомнений в том, что тело покойника почти невидимо дышало.
– Давай перенесем его в избу!
– предложил Савка.
– Зачем?
– изумился старик.
– Ему и здесь хорошо!
– Да вроде бы жив твой родственник, старый дуралей!
– торжественно произнес Савка.
– Пока еще жив! Бери его за полу шубы, а я возьму за рукава.
Пораженный этим известием старик ничего не понял, но, перекрестившись, выполнил требование подьячего. В избе, тело положили на лавку. Савка рассказал старику о своем открытии.
– Даже не знаю, что нам с ним делать?
– объяснял он ему.
– Жизнь в твоем родственнике едва теплится, и мы, не зная того, что с ним случилось, своей помощью можем его окончательно погубить!
– Так что же теперь?
– опять заплакал старик.
– Перестань ныть! Сам не знаю, дай подумать!
– зло крикнул на него Савка и нервно заходил по избе.
– Есть в Москве
– наконец объявил Кеншов.
– Старуха одна. В Лубяной слободке живет, Александрой ее зовут. Ворожит и лечит! Только она от нашего больного откажется!
– Почему?
– спросил старик.
– Очень она любит деньги!
– ответил подьячий.
– Я договорюсь с ней!
– заявил старик.
– Как?
– насмешливо оглядев рваную одежду старика, спросил Савка.
– А это мое дело!
– уверенно заявил старик.
– Ну, ладно!
– согласился Кеншов, решив не вступать в спор с самоуверенным оборванцем.
– В обед за мной приедет санная упряжка. Я возьму тебя вместе с твоим родственником, но вечером ты вернешься назад. Как ты будешь возвращаться назад, не мое дело. Но если завтра здесь будет что-то не в порядке, тебе старик не сдобровать!
В обед, подьячий выполнил обещание. Поплутав по улицам Москвы, они, наконец, подъехали к нужной избушке в Лубяной слободке. Дверь была открыта, а в избе никого не было. Савка, не желающий ждать прихода ворожеи распорядился занести груз внутрь. Там его положили на свободную лавку.
– Успеха тебе старик!
– пожелал, уходя Кеншов.
– И не забудь вернуться назад!
Старуха появилась внезапно. На ней была облезшая заячья шуба. Голову покрывал изъеденный молью пуховой платок.
– Что-то в моем доме мертвечиной запахло!
– прошамкала она, увидев старика и тело человека, неподвижно лежащее на лавке.
– Здравствуй милостивая сударыня!
– поклонился ей старик.
– Забирай своего покойника и убирайся поскорей отсюда!
– зло ответила старуха.
– Он еще живой!
– возразил старик.
– Ну, так скоро умрет!
– равнодушно сказала старуха.
– Убирайся или я сейчас на тебя своих собак спущу!
Она не лгала, со двора слышался лай собак.
– Смилуйся милостивая государыня! Не прогоняй! Только одна ты можешь мне помочь!
– бухнул перед ней на колени старик.
– Мне теперь без моего княжича не жить! Что хочешь, проси, все отдам!
– Княжич говоришь?
– заулыбалась ворожея, окинув взглядом лисью шубу лежащего на лавке.
– Только что могут дать, такие как ты оборванцы?
Старик встал с коленей и запустил руку внутрь своего армяка. Покопавшись в нем, он извлек из него монетку. Она сверкала золотым блеском даже в сумеречном дневном свете, едва проникавшем внутрь, через бычий пузырь маленького окошечка. Старуха удивленно смотрела то на старика, то на золотой.
– Сколько запросишь, столько и дам!
– пообещал ей старик.
– Уговорил!
– наконец ответила ворожея.
– Пока ничего не обещаю. Неси его за мной.
Взяв княжича на руки как ребенка, старик понес его вслед за знахаркой. За печью бабка остановилась и открыла невидимую в темноте дверь в стене напротив. За стеной оказалась маленькая чистая комнатка с полками, уставленными какими-то глиняными и фарфоровыми сосудами, пучками сухих трав, висящими на стенах, двумя лежаками и столом, покрытым чистой льняной скатертью.