Княжна Дубровина
Шрифт:
— Ахъ! какой ты, Митя, умный, воскликнула Анюта, именно верховыхъ лошадей! И вы оба подете за нами! А Маша? вдругъ вспомнила Анюта, въ чемъ же Маша! Маш надо купить пролетку и она въ ней, вмст съ папочкой, будетъ здить къ обдн. Вотъ такъ славно! И мы вс будемъ кататься, гулять, а посл гулянья пить шоколатъ, не въ именины, какъ у маменьки, а каждый день.
— Каждый день шоколатъ прискучить, приторно, сказалъ Митя.
— Ну, не всякой день, а когда вздумается, сказала Анюта.
— Э! да ты стала сговорчива и ни разу не сказала: я хочу, замтилъ Ваня смясь.
— Я буду строга къ себ,
— Это что за новость, сказалъ Митя съ такою смшною миной, что вс дти расхохотались. Анюта вспыхнула.
— Разв съ вами можно, сказала она запальчиво, — говорить серьезно. Вы или не понимаете, или насмхаетесь, а мн ваши насмшки надоли. Маша! заступись за меня, я твои слова имъ сказала, а они хохочутъ. Да ты не слышишь! Маша! О чемъ ты такъ задумалась и такое у тебя печальное лицо.
— И не радуешься, прибавилъ Ваня, — что у Анюты будетъ Мышонокъ, а у меня Мальчикъ, а у Мити Лихачъ. Мн надо караковой масти…
Въ эту минуту вошелъ папочка, вс встали чтобы поздороваться съ нимъ; онъ обратился къ Маш и сказалъ подавая ей пачку ассигнаций.
— Маша, закупи, что надо. Время не терпитъ.
— Хорошо, отвтила Маша, — я скоро со всмъ этимъ справлюсь и все будетъ готово; но ты скажи ей, — вдь она еще ничего не знаетъ.
— Анюта, сказалъ папочка подходя къ ней и цлуя ее, твой праддъ назначилъ твоимъ опекуномъ генерала Богуславова, а опекуншей твою тетку Варвару Петровну Богуславову.
— Зачмъ? И что это такое опекуны, сказала Анюта удивившись.
— Опекуны управляютъ имніемъ и воспитываютъ малолтныхъ; они должны замнять отца и мать сиротамъ отданнымъ на ихъ попеченіе.
— Папочка, вы мой отецъ. Зачмъ мн другаго. Я не хочу.
— На это не твоя воля, тебя не спрашиваютъ, воля твоего прадда другая. Онъ меня не видалъ и не зналъ.
— Онъ зналъ, что вы меня къ себ взяли, сказала Анюта, взяли, какъ родную дочь.
— Конечно это онъ зналъ, но ты должна быть воспитана иначе, въ столиц.
— Что? что такое? воскликнула Анюта испугавшись.
— Въ столиц, въ Москв, у тетокъ.
— Папочка! папочка! Что вы? Это не можетъ быть! Я не хочу! Неужели… Не…
Анюта не договорила, рыданія подступили ей къ горлу и душили ее.
Папочка обнялъ ее и сказалъ съ чувствомъ:
— Да, дитя мое милое, намъ надо разстаться, черезъ недлю я отвезу тебя въ Москву.
— Но я не хочу, не хочу, сказала вдругъ Анюта ршительно, и слезы мгновенно высохли на ея глазахъ и глаза ея загорлись. — Никто не можетъ отнять меня у васъ, не отдавайте меня. Я не хочу узжать отсюда. Никто сперва не хотлъ взять меня, а теперь вступились! теперь я не хочу! не хочу!
Маша подошла къ ней и нжно обняла ее.
— Анюта, милая, овладй собою. Не прибавляй лишняго горя къ нашему общему горю. Сердце наше и безъ того наболло. Пожалй папочку, онъ вчера былъ самъ не свой, да и нынче не легче, этого перемнить нельзя, покорись, въ завщаніи сказано, чтобы ты была воспитана въ дом тетокъ, въ Москв, ты малолтняя и не можешь ничего!
Анюта бросилась Маш на шею и рыдая спрятала на груди ея свою голову. Двочки плакали Ваня поблднлъ и сидлъ неподвижно, Митя былъ серьезенъ. Папочка стоялъ печально понуривъ свою голову надъ рыдавшею Анютой. Когда она наплакалась и могла говорить, то подняла голову и взглянувъ на папочку и Машу сказала:
— Но вы меня не оставите, вы передете въ Москву и будете видть меня каждый день.
— Анюта, будь благоразумна, покажи свою волю, у тебя ее много, сказала Маша, — покорись. Мы не можемъ хать за тобою, ты подешь въ Москву съ папочкой.
Анюта выпрямилась, всплеснула руками и раздирающимъ душу голосомъ воскликнула:
— Да какъ же я оставлю васъ.
Въ порыв отчаянія она бросилась на диванъ и рыдала безъ слезъ. Маша стала подл нея на колна, Ваня побжалъ за стаканомъ воды. И долго ее уговоривала Маша, и долго отпаивала водою. Папочка былъ не въ силахъ вынести этого ребяческаго, но столь сильнаго горя и махнувъ рукою вышелъ изъ комнаты.
Послдняя недля жизни Анюты у папочки пролетла какъ стрла, проползла какъ улитка. Дни тянулись, а недля пролетла. Анюта не спохватилась, какъ прошло четыре дня. То что въ недавнемъ прошломъ приводило ее въ восторгъ, вызывало теперь потоки слезъ. Однажды пришла портниха примривать новыя платья, одно черное шерстяное, другое изъ какой-то толстой матеріи, тоже черное (папочка сказалъ, что она должна носить трауръ по прадд), но такое нарядное, съ такою красивою отдлкой, и еще платье срое съ отливомъ и тоже съ красивою отдлкой.
— Это полу-трауръ, для праздника, сказала Маша, — не правда ли, Анюта, прелестное платье?
Но Анюта даже не взглянула на платья. Она вся въ слезахъ вышла изъ комнаты. Маша съ трудомъ уговорила ее вернуться и примрить ихъ. Удивленная портниха спросила о чемъ княжна такъ неутшно плачетъ.
— Ей грустно разстаться съ нами, сказала Маша, — она узжаетъ къ роднымъ, въ Москву!
— Въ Москву! воскликнула портниха, такъ о чемъ же вы это, ваше сіятельство, убиваетесь! какой здсь городъ! это деревня! когда вы увидите Москву, вы и не попомните о К*. Я въ Москв жила много лтъ въ ученьи, у мадамы, у французенки, на Кузнецкомъ Мосту. Извольте, княжна, повернуться, вотъ такъ, тутъ ушить надо, Марья Петровна! Какіе магазины, какія площади, вечерами Кузнецкой-то-Мостъ такъ и горитъ огнями! А что за Кремль! У соборовъ главы золотыя на солнц горятъ, а на Царскомъ дворц вся крыша золотая, и онъ одинъ, дворецъ-то, будетъ, почитай, больше всей нашей К*. А театры! Я видла «Дву Дуная», я вамъ скажу, я было съ ума спятила отъ восхищенія.
Анюта слушала; быть-можетъ и въ самомъ дл въ Москв хорошо и много есть въ ней дивнаго и чуднаго, что она удивитъ, но… но… одна… Они съ ней не дутъ!..
И она опять ударилась въ слезы.
Мальчики видя ея неутшную печаль задумали ее расять и предлагали прогулки. Стоялъ день теплый и они вс похали на лодк, причалили и пошли въ боръ, гд показались рыжики, которые Анюта любила сбирать и потомъ относить къ маменьк и Дарь-нян и вмст съ ними солить ихъ. Но теперь Анюта не нашла ни одного рыжика и не находя сестеръ ушедшихъ въ глубь бора просила Ваню проводить ее домой. Мста были все т же, ея любимыя мста, но расположеніе ея духа было иное и вс эти любимыя мста будто померкли, а любимыя забавы утратили всю свою прелесть. Широкая рка также быстро бжала, сверкая на солнц алмазными струями, величественно стоялъ надъ ней голубовато темный боръ, торжественно въ пышной красот заходило солнце, позлащая облака и окрашивая край неба въ пылающій пурпуръ; прозрачный туманъ, блый какъ серебро, подымался съ зеленыхъ заливныхъ луговъ и изъ-за него виднлись черныя очертанія прибрежныхъ кустарниковъ и, какъ великаны, стояли сосны особняки, выдлившіяся изъ темнаго бора, но ни Анюта, ни Ваня провожавший ее къ лодк не обратили вниманія на эту знакомую, но прекрасную картину, еще недавно вызывавшую такіе восторги и восклицанія. Они брели молча домой, не разговаривая между собою. Когда они сли въ лодку, они услышали за собою крики дтей.