Княжна Дубровина
Шрифт:
— Москва, мать наша, столица Русская, сказалъ папочка съ восторгомъ; онъ любилъ Москву, онъ говорилъ, она — сердце Россіи; въ ней онъ родился, въ ней учился, въ ней любилъ мать свою и въ ней похоронилъ ее. Анюта, не видавшая ничего кром К* и сохранившая о Кавказ смутныя воспоминанія, совершенно забывшая о своемъ краткомъ жить въ Москв, глядла во вс глаза и раздляла восторгъ папочки. Москва, действительно, является во всемъ своемъ царственномъ величіи съ Поклонной горы, спускаясь съ которой подъзжаютъ къ Калужской застав. Съ этой горы, съ этой заставы увидли ее впервые очарованные воины Наполеона, пришедшіе въ нее искать своей погибели.
У
1
Тогда еще заставы не были уничтожены.
— Москва, сказалъ онъ ей, — встрчаетъ тебя своимъ хлбомъ, соли нтъ, но это все равно, скажемъ: въ добрый часъ! Кушай на здоровье и живи здсь счастливо.
— Какія здсь, папочка, улицы, сказала Анюта. — Издали Москва вся въ золот и серебр, какъ царица, вся въ дворцахъ, колокольняхъ и зубчатыхъ башняхъ, а вблизи все пропало… вотъ тутъ… торчатъ по обимъ сторонамъ улицы маленькіе домики, какъ въ К*. Глядите сюда — эта лачуга валится на бокъ, совсмъ похоже на нашу улицу въ К*.
— А вотъ погоди, додемъ до бульваровъ, пойдутъ дома-дворцы съ садами. Твои тетки живутъ тоже въ собственномъ дом, на Покровк.
— Мы къ нимъ? спросила Анюта.
— Нтъ, мы въ гостиницу, надо переодться, а завтра, завтра день хорошій, четвергъ, въ добрый часъ къ нимъ. Когда я учился въ университет, то жилъ на Прсн — это даль большая, а потомъ когда прізжалъ въ Москву по дламъ, то останавливался въ гостиниц «Европа» на углу Тверской и Охотнаго Ряда. Гостиница не дорогая. Мы тамъ и остановимся.
И пріхали они въ гостиницу «Европа» нисколько не похожую на Европу, но на самую азіятскую Азію. Это былъ большой домъ-сарай со множествомъ грязных нумеровъ и неметеныхъ корридоровъ. Анюта изумилась. Посл чистенькаго, свтлаго, уютнаго домика въ К*, столь опрятно до щеголеватости содержаннаго Машей, этотъ большой, грязный домъ показался ей отвратительнымъ. Папочка взялъ два нумера, одинъ для нея, другой для себя. И нумера эти были столь же однообразны, сколько и грязны. Въ каждомъ изъ нихъ стояла кровать съ жесткимъ и нечистымъ тюфякомъ, диванъ обитый темною матеріей изъ конскаго волоса, столъ и нсколько стульевъ. Половые внесли два чемодана, папочка спросилъ самоваръ, а Анюта подошла къ окну. Ужь вечерло, но не совсмъ смерклось. Кареты, коляски, дрожки гремли по мостовой; пшеходы опережая другъ друга шли, торопясь куда-то.
— Сколько народу, папочка, сказала Анюта, и вс спшатъ. Куда спшатъ они?
— Городъ, большой городъ, спшатъ кто по длу, кто къ удовольствію. Не далеко Большой театръ, туда многіе спшатъ.
— Ахъ, какъ мн хочется въ театръ, воскликнула Анюта, — тамъ, говорилъ Митя, представляютъ Ревизора и Парашу Сибиячку. Онъ читалъ намъ ее. Такъ трогательно, хорошо! Вотъ бы посмотрть!
— Посмотришь, дружочекъ, все увидишь; потерпи, все будетъ, сказалъ папочка заваривая чай, который вынулъ изъ своего чемодана.
Анюта сидла задумавшись. Мысли ея улетли изъ грязнаго нумера въ чистый, свтленькій родной домикъ.
— Я думаю, сказала она наконецъ, — наши теперь дома чай пьютъ или пошли къ маменьк, и обо мн, о насъ вспоминаютъ.
— Конечно, милая, а мы о нихъ.
— О да, всегда! воскликнула Анюта дрогнувшимъ голосом при внезапномъ прилив чувства.
Уставшая съ дороги Анюта спала какъ убитая на жесткой постели, которую папочка самъ заботливо покрылъ привезеннымъ съ собою одяломъ и чистымъ бльемъ. На другой день онъ такъ же заботливо осмотрлъ какъ одлась Анюта въ свое новое черное платье и сказалъ одобрительно:
— Ну вотъ, отлично. Наднь новую шляпку и пойдемъ къ обдн въ Кремль. Пора. Благовстятъ.
Анюта плохо молилась. Ее развлекали въ церкви новыя лица, многіе такіе нарядные, другiе… такіе… совсмъ иные чмъ въ К*. Развлекала ее и самая церковь, маленькая, красивая, стоявшая посреди внутренняго дворика дворца, столь миніатюрныхъ размровъ, что она походила на игрушечку. Старинные образа иконостаса, большой, въ золотой риз образъ вдланный въ золотую выдающуюся изъ иконостаса часовенку, прельстилъ ее.
— Какая это миленькая, маленькая церковочка, сказала Анюта, посл обдни выходя изъ нея, — и заключена она во дворц, точно игрушка въ футляр.
— Это Спасъ-на-Бору, отвчалъ папочка. — Когда строили дворецъ, желали сохранить древнюю церковь и застроили ее со всхъ сторонъ стнами громаднаго дворца. Онъ ее сохраняетъ, а она, церковь-то, дворецъ охраняетъ. Такъ-то! сказалъ папочка. — А вотъ мы ужь у часовни Иверской Божіей Матери; зайдемъ, дружочекъ, и помолимся всею душой Цариц Небесной, да покроетъ она тебя своимъ святымъ покровомъ.
И они зашли въ часовню и помолились, и припалъ папочка къ икон и молилъ о счастіи своей нжно любимой дочки въ минуту разлуки съ нею. Выйдя изъ часовни, онъ кликнулъ извощика. Ихъ въ одно мгновеніе нахало множество, но папочка выбралъ лучшаго изъ нихъ и долго торговался съ лихачемъ [2] , который запросилъ съ него не слыханную, сумашедшую, по понятіямъ папочки, цну. Наконецъ торгъ окончился къ неудовольствію обоихъ, папочка считалъ, что его обобралъ извощикъ, а извощикъ считалъ, что онъ попалъ на скрягу и остался въ чистомъ убытк, но оба покорились своей участи, и лихачъ помчалъ ихъ на Покровку.
2
Въ Москв зовутъ лихачемъ извощика съ красивою лошадью и красивыми дрожками.
— Тише! тише! закричалъ папочка, испуганный такою скачкой, — разв не видишь, что я съ ребенкомъ, куда мчишься, какъ на пожаръ!
— Баринъ, Покровка, куда прикажете?
— Отыщи собственный дом двицъ Богуславовыхъ, сказалъ папочка.
— Э! я хорошо его знаю, кто не знаетъ дома Богуславовыхъ, вс знаютъ. Вотъ онъ, и онъ показалъ кнутомъ на большой домъ при самомъ начал Покровки.
— Безсовстный ты человкъ, ты взялъ съ меня полтинникъ за два-то шага!
— Что вы, баринъ, возражалъ лукаво ухмыляясь лихачъ.