Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
— Будут тебе и киса, и кони, и медовухи сулея, — скупо улыбнулся Гермоген и распорядился снабдить всем нужным своих послов.
В этот же час Гермоген разослал гонцов Патриаршего приказа по московским соборам, церквам и монастырям с наказом отслужить молебны и призывать-собирать силы в ополченческие рати под знамёна русской церкви. Покинув приказ, Гермоген велел подать ему карету и отправился по первопрестольной укреплять дух священнослужителей и горожан твёрдым словом. О выезде патриарха возвестили кремлёвские колокола.
И в царском дворце началось движение. Однако
— Прошу пана князя поруку и награду сей же час.
— Побойся Бога! Как можешь не верить слову князя?!
— О, Матка Боска! Я и себе не верю. Отпусти лучше в Ярославль...
Дмитрий был вынужден раскошелиться и выправить грамоту Дворцового приказа. На какую-либо другую Казик не соглашался. Ещё ему дали пару лошадей безвозвратно, к ним — крытый возок, и он уехал в стан гетмана Жолкевского с тайным поручением Василия Шуйского.
Тайна держалась недолго, и вскоре Гермоген знал, что царь Василий просил короля Сигизмунда о том, чтобы поскорее прислал в Россию своего сына королевича Владислава на царствие.
Однако гетман Жолкевский был дальновиден и поострее умом, чем Шуйский. Он не дал движения запросу русского царя. Но отправил в Москву гонца и приказал тому передать царю Василию, чтобы патриарх всея Руси и архиереи русской церкви дали согласие на крещение королевича в православие, ежели он пожелает.
Но в расчёты Шуйского не входило извещать патриарха о сделке.
Гермоген в эти дни завершал сбор ополчения, и оно выступило за пределы Москвы. И вовремя, потому как вновь пришёл в себя Лжедмитрий II. Войско у него приросло, он начал обкладывать Москву, занял Серпухов, Коломну, Каширу, обошёл стольный град с востока и был остановлен лишь под Зарайском, где стоял с ополченческой ратью князь Дмитрий Пожарский.
Лжедмитрий II ещё стоял под Зарайском, а рязанские воеводы братья Ляпуновы, вновь изменившие Шуйскому, прислали к Пожарскому гонцов с предложением отдать крепость на милость Лжедмитрия II. Но князь, движимый верностью престолу, укрепивши дух словом Гермогена, с гневом отклонил вражий совет Ляпуновых и вступил с отрядами самозванца в бой. И тогда Лжедмитрий II ушёл от Зарайска, зная, что князь Пожарский и с метлой ратью может разбить его войско.
В эти же дни патриарх Гермоген сумел помочь Троице-Сергиевой лавре. В сёлах Мытищи и Тайнинском, в Петровой слободе и по деревням севернее Москвы стояла ополченческая рать. И Гермоген велел идти этой рати к лавре и прогнать поляков,
Зоркие защитники лавры увидели бегство врага и огласили ночные окрестности колокольным звоном. Да был сей звон не набатный, а благовестный.
Вскоре же о победе над Яном Сапегой знал патриарх Гермоген, и в честь освобождения лавры от осады Гермоген исполнил в Успенском соборе Кремля торжественную литургию.
Царские войска всё это время бездействовали. И тем непримиримее стал к царю Василию Гермоген. Облачившись в торжественные одежды и собрав кремлёвских архиереев, он пришёл с ними в Грановитую палату, где нашёл многих бояр, и потребовал от них, чтобы искали царя в своём кругу.
— А ежели вы сомневаетесь, что среди вас найдётся достойный Мономахова трона, я назову его. Кличьте князя Василия Голицына, ежели он вам мил, а народ его примет. Не угоден Василий Голицын, зовите из Костромы князя-отрока Михаила Романова. Никто другой не сподобится с ним в правах на трон и корону, — заявил Гермоген.
Но думные бояре в эту пору увязли в распрях меж собой и были глухи к словам патриарха. Лишь князь Фёдор Мстиславский подошёл к Гермогену и негромко, но так, что многие услышали, сказал:
— Владыко святейший, тебе нужно заботиться о душе. Время пришло. А мы уж порадеем о России.
— Изыдь, княже-извратник. Давно ли со службы от самозванца ушёл! И тут воду мутишь. Изыди, пока клятвой не обрёк, — вспылил Гермоген. — Ектинью на тебя накладываю по сто поклонов каждый день! — И он трижды стукнул посохом об пол, призывая архиереев к вниманию. — Буду молиться за народ! Россия же и без вас возвысится! — И патриарх покинул Грановитую палату.
Гермоген ушёл в свои покои. Его встретили Катерина и Ксюша. Подбежав к нему, отроковица таинственно сказала: — Дедушка, я ноне гуляла возле речки и видела князя Тюфякина.
— Загадка в чём, внученька? — спросил Гермоген.
— Так через неделю князю грозит постриг. Видела, что он в скуфье.
— Какой нуждой приневоленный? — спросил обеспокоенный патриарх и посмотрел на Катерину, которая стояла за спиной десятилетней девочки. Катерина пожала плечами, дескать, не ведаю.
— Князья Михаил да Иван Салтыковы, что с татями водятся, силу проявят, — раскрывала тайны Ксюша.
— Боголепно, — пошутил Гермоген.
— Но, дедушка, Тюфякин за царя-батюшку будет пострижен, — шёпотом сказала Ксюша. — И царь в сей же день в монаха обернётся.
Гермоген не нашёлся что сказать в ответ. И спросил Катерину:
— Дочь моя, сие правда, что речёт твоя блаженная?
— Я верю Ксюше, — просто ответила Катерина. — Тако же для розмысла есть повод. Будет ли пострижен князь Тюфякин, мне неведомо. По приметам, кои назвала Ксюша, — это князь Засекин-младший.
Патриарх задумался: идти к Шуйскому и сказать о заговоре? Или найти князей Салтыковых и повелеть им отказаться от злодеяния? И ничего хорошего не придумав, решил помолиться. Но вошёл архидьякон Николай и тихо кашлянул.