Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
Гермоген повернулся к нему — в сей миг патриарха озарило.
— Сын мой, — сказал он Николаю, — поди к князю Фёдору Мстиславскому и скажи, если он дома, что хочу видеть его сей же час в Благовещенском соборе.
Архидьякон Николай поклонился и ушёл. Следом ушли и Екатерина с Ксюшей. Гермоген опустился в кресло и задремал. Спустя полчаса вернулся Николай. Он подошёл близко к патриарху и снова кашлянул.
— Где князь? — спросил Гермоген, открыв глаза.
— Владыко святейший, князь Мстиславский уехал к Смоленской заставе встречать митрополита Ростовского Филарета.
Гермоген встал. Эта
— Пошли за каретой. Едем сей же час к заставе. — Гермоген понял, что ежели уж опальный Филарет рискнул показаться в Москве, значит, дни Шуйского сочтены.
Гермоген поспешил на половину домоправительницы. И лишь только появился в дверях, Катерина подошла к нему.
— Владыко святейший, что случилось? — спросила она с испугом.
— Прости, дочь моя, но ты должна ведать, с чем возвращается в Москву бывший Фёдор Романов. Не с кознями ли против православной веры? Говори не таясь.
— О нет, владыко святейший! — воскликнула Катерина. — Его помыслы чисты, как у младенца, и в православной вере он крепок.
Гермоген поверил ясновидице, осенил её крестным знаменем, сказал:
— Спасибо, что сняла тяжесть с души. — И Гермоген ушёл.
Вскоре же он и Николай уехали к Смоленской заставе. Но Филарета им встретить не удалось. Стрельцы, охранявшие заставу, сказали, что митрополит и встретивший его князь Мстиславский уехали в сторону Донского монастыря.
Как и предполагал патриарх, с появлением в Москве митрополита Филарета события стали развиваться очень быстро, и не было силы, способной их остановить. Ранним утром 17 июля на Красной площади появились заговорщики. Их привели на площадь к Кремлю отчаянные головы, рязанские воеводы братья Ляпуновы.
Архидьякон Николай, присланный сюда патриархом, с удивлением отметил, что среди мятежников много торговых людей и ремесленников. Как они могли потерять веру в «своего» царя, эту загадку Николай не смог разгадать. Но были на площади и бояре, дворяне, другие вельможи. Вон с холопами появились князья Волконский, Засекин, Мерин, Тюфякин. Князь Иван Салтыков примчал на площадь во главе большого конного отряда. Князь осмотрел площадь и довольно улыбнулся, руку вверх вскинул, громко крикнул:
— Россияне! Бог с нами! Зову в Кремль достать с трона мшеломца и бездельника! За мной, россияне!
— Вперёд! Вперёд! Найдём извратника! — крикнули братья Ляпуновы.
И следом за отрядом Ивана Салтыкова, за мятежниками Григория и Захара Ляпуновых в Кремль хлынула толпа горожан. Среди мятежников Николай увидел свояка царя Василия, князя Ивана Михайловича Воротынского. Он лихо скакал на коне и был доволен порученным ему делом — выразить Василию Шуйскому волю народа.
Первым ворвался в невеликий рубленый дворец, разогнав придворных стражей, Захар Ляпунов. Да великан был так грозен, что царские рынды и слуги разбегались, лишь увидев его.
Следом за Ляпуновым во дворец вломились все главари мятежа, разбежались по палатам в поисках царя. Захар разыскал Шуйского в Малой тронной зале и сказал ему:
— Слушай нас, шубник Василий Иванович! — И, повернувшись к князю Воротынскому,
Князь Иван Михайлович посмотрел на Ивана Салтыкова, ища его согласия, тот кивнул, и Воротынский шагнул к Шуйскому, который успел добраться до трона и сесть на него.
— Ты, Василий Иванович, уходил бы подобру с Мономахова места, — начал Воротынский. — Было бы тебе ведомо, что все большие бояре и высшие чиновные люди боярской Думы, и все окольничие, дворяне и гости приговорили вопреки противоречию патриарха и худых бояр низложить тебя, Василий Иванович.
На удивление всем перед лицом опасности Шуйский был спокоен и даже немного насмешлив. Так уж было не раз, когда его приговаривали к казни, а он шутил.
— Ну и остёр ты на слово, свояк, — возразил царь. — А что Россия скажет, ежели она за мной?
— Нет за тобой России, — заявил Захар Ляпунов. — Она вся за нашими спинами.
— Ещё мы обмыслили дать тебе в удел Нижний Новгород, — продолжал князь Воротынский. — Всевышний же указал нам отдать верховную власть в державе в руки князя Фёдора Иоанновича Мстиславского, пока будет угодно Богу дать России государя.
Шуйский воспротивился приговору. Его больше всего возмутило то, что царём может стать Фёдор Мстиславский. Он крикнул:
— Вон из дворца, клятвопреступники. Много я вас жалел, да всех на дыбу отправлю! Мне даден престол Господом Богом и народом. Вы же есть холуи самозванца! А Федька Мстиславский — первый из вас!
— Полно, шубник Василий Иванович, не ярись! И дабы не было тебе повадно на троне, отнесу-ка я тебя в родовые палаты, — воскликнул Захар Ляпунов и подошёл к Василию, чтобы взять его на руки.
Шуйский отшатнулся от Захара. Но понял, что супротивничать нет резону и покорно произнёс:
— Не тронь! Сам уйду! Устал я от тяжбы с вами. — И Шуйский сошёл с трона и, опустив глаза к полу, молча покинул царский покой.
Все, кто ворвался во дворец, пошли следом за Шуйским. Шли долго: через кремлёвские площади, вышли в Троицкие ворота и лишь в Белом городе, у подворья князей Шуйских, толпа остановилась, а Василий скрылся за крепкими воротами. Но заговорщики не решились оставить Шуйского без присмотра. Да было задумано свершить над ним постриг. Однако заговорщики ещё долго не уходили от палат Шуйского и возбуждённо, с удивлением говорили о том, как всё просто случилось. Наконец стража была поставлена. И князь Иван Салтыков приказал своим холопам:
— Сторожите пуще глаза! Все вы в ответе за Шубника!
Заговорщики вернулись в Кремль, чтобы заняться устройством государственного правления. Они собрались в Грановитой палате. Возбуждение ещё не схлынуло, все говорили, не слушая друг друга. И в это время в Грановитую вошёл Гермоген. Он появился в сопровождении архимандрита Троице-Сергиевой лавры Иосафа. За ними плотно встали человек двадцать Кустодиев святейшего. Стукнув несколько раз посохом, патриарх заставил себя слушать.
— Заблудшие и потерянные овцы Всевышнего, вы совершили насилие, не испросив на то воли Божьей. Православная церковь не отрекается от царя Василия, данного нам Господом Богом. Верните его на престол, и церковь простит вам неразумные действа. Я давал совет, но вы его отрицаете. Однако держава не может быть в сиротстве и жить милостью боярской Думы...