Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

IX

На третий день лишь разрешили Молить царя за христиан. Ты приходила и молилась, И милосердный истукан Из Сиракуз велел доставить В Рим заключенных христиан. Весела ты и довольна, Без конца готова Ты Юпитеру молиться, А кумир твой новый Удивительный затеял Праздник в Колизее^{336}. Ты увидишь! А покуда Иди же скорее Сына встретить. Да не слишком Радуйся ты много: Ты еще его не знаешь — Ласкового бога! А пока что с матерями Вышла мать Алкида Встретить лаской и дарами Сына. Позабыты Все обиды. Ты у Тибра Чуть не напеваешь И кесаря Юпитера Хвалишь-прославляешь: «Вот Юпитер так Юпитер! Не зря носит титул Юпитера, я-то сдуру Принесла молитву В храм Юпитера афинский». И, идя дорогой, Втихомолку помолилась Кесарю, как богу. И пошла тропою вязкой, Взор на Тибр бросает. А по Тибру из-за леса Барка выплывает Иль галера. На галере Увидала сына С неофитами в оковах, И твой сын безвинный К мачте накрепко прикован. Неофит

ли новый? Нет, апостол великого Пламенного слова. Вот какой он! Иль не слышишь, Как поет в оковах Твой страдалец: «Новый мы псалом владыке И новую славу Воспоем честным собором, Сердцем нелукавым. Под псалтыри и тимпаны Бога восхваляя, — Он карает нечестивых, Добрым помогает. Преподобные во славе И на тихих ложах Радуются, славословят, Хвалят имя божье. Меч в руках святых двуострый Защищает веру, На отмщение языкам, Людям для примера. Закуют царей кровавых В железные путы И оковами двойными Руки им окрутят. И неправедных осудят Осужденьем правым, И навеки будет слава, Преподобным слава!»

X

А ты на берегу стояла, Как будто темная скала, Не слушала и не рыдала, Лишь аллилуйя^{337} вознесла, Покуда христиане пели. Оковы гулко зазвенели На неофитах. Твой же сын, Любимый твой, апостол новый, Перекрестившись, возгласил: «Молитесь, братия, молитесь За злого палача. Его В своих молитвах помяните; Перед гордынею его Коленей вы не преклоните! Молитва — богу! А Нерон, Пусть на земле владыка он, Пускай пророков убивает, Пускай он всех нас распинает! Уже зачаты внуки те, Что станут некогда мужами, Не мстителями-палачами — Святою ратью во Христе! И без огня и без ножа Стратеги божии восстанут И тьму язычников поганых Своей молитвой сокрушат! Молитесь, братия!» Молились. Молились пред святым крестом Закованные неофиты, Молились радостно. Хвала! Хвала вам, души молодые, Хвала вам, рыцари святые, На веки вечные хвала!..

XI

И в Рим галера приплыла. Прошла неделя. Пьяный кесарь, Постригший сам себя в Зевеса, Справлял Зевеса юбилей. Ликует Рим. Везут к кумиру Возами ладан, смирну, мирру И к Колизею христиан Гуртами гонят. Кровь струится, На бойне будто. Весел Рим! И гладиатор и патриций От крови пьяны. Кровь и дым Дурманят их. Остатки славы Рим пропивает. Тризну правит По Сципионам. Гнусный, злой, Развратный старец, наслаждайся В своих гаремах! Из-за моря Уже встает звезда и вскоре Не громом праведным, святым Тебя сразит. Ножом тупым Тебя зарежут, как собаку, Иль обухом убьют!

XII

Два дня Ревет арена. На арене Лидийский золотой песок Покрылся пурпуром горячим, Невинной кровью обагрись, А сиракузских назареев Еще не видно в Колизее. На третьи сутки их, в оковах, Толпой на место бойни стража С мечами наголо ввела. Арена ревом изошла. А сын твой гордо на арену С псалмом на пламенных устах Ступил. И кесарь в исступленье Захохотал. И леопард Из ямы выскочил на сцену, Сверкнул зрачком… И полилась Святая кровь. По Колизею Раскатом грома пронеслась И стихла буря. Где ж была? Где скрылась ты? Была ль готова Тогда на кесаря святого Ты броситься? Иль знала ты, Что в три шеренги окружили Зевеса ликторы. За ним, Твоим Юпитером святым, Ворота крепкие закрыли, И вот — осталась ты одна. Одна с отчаяньем во взоре. И что ты можешь? «Горе, горе! О, горе страшное мое! Как жить без сына, без Алкида, Что буду делать? Кто защитой, Опорой будет?…» Непокрытой, Седою, старой головой Она о каменную стену Ударилась и трупом пала У Колизея.

XIII

Возвратясь из цирка к ночи, В термах укрывался Кесарь под охраной стражи. Колизей остался Без кесаря и без римлян И точно заплакал, Одинокий. Как вершина На поле, чернеет Колизей тот среди Рима… Тихо, тихо веет Из-за Тибра, из Альбано Ветерок над Римом. А над черным Колизеем, Словно в легком дыме, Выплыл месяц круглолицый. Мир весь первозданный Опочил на лоне ночи, Только мы, Адама Преступные, злые чада, Отдыха не знаем Ни на миг, до самой смерти, В утраченном рае. Мы грыземся как собаки, Над куском червивым И тебя еще ругаем, Праотец ленивый!..

XIV

Еле сном забылась Чуть живая мать-старуха. Жизненные силы Сила ночи оживила. Встала, походила У ворот закрытых, Что-то все шептала, Не кесаря ли святого Тайно проклинала? Может быть, и так. Тихонько К воротам подкралась, Послушала, усмехнулась И пробормотала Про себя чуть слышно что-то, У ворот присела. Пригорюнилась. И вскоре Открылись ворота, И потянулись вереницей Из Колизея колесницы На Тибр. И повезли тела, Как с бойни туши… А телами Святых, растерзанных зверями, Рабы для царского стола Кормили рыбу. Мать Алкида Вдруг огляделась, поднялась, Взялась за голову руками И тихо, молча за возами, Как черный призрак, побрела. Возницы, скифов серооких Потомки и рабов рабы, Подумали: сестра Морока [26] Из пекла вышла проводить Туда же римлян. И швырнули В пучину трупы, и назад Телеги скифы повернули. И вот осталась ты одна У Тибра. Пристально следила, Как расходились и сходились Круги широкие над ним, Над сыном праведным твоим!.. Смотрела ты, пока не стала Совсем спокойною вода, И засмеялась ты тогда, И тяжко, страшно зарыдала, И помолилась в первый раз За нас распятому. И спас Тебя распятый сын Марии, И ты слова его живые В живую душу приняла, По торжищам и по чертогам Живого истинного бога Ты слово правды понесла.

26

Морок — скифский Плутон. (Прим. Т. Шевченко.)

1857, 8 декабря,

Нижний Новгород

Юродивый

Перевод А. Суркова

^{338} Во дни фельдфебеля-царя^{339} Капрал Гаврилович Безрукий^{340} Да унтер пьяный Долгорукий^{341} Украиной правили. Добра Они изрядно натворили, — Немало в рекруты забрили Людей сатрапы-унтера. Особенно капрал Гаврилыч Вдвоем с ефрейтором своим, Отменно шустрым и лихим^{342}, Так весь народ замуштровали, Что сам фельдфебель любовались Муштровкою и всем другим И «благосклонны пребывали^{343} Всегда к ефрейторам своим». А мы смотрели и молчали, Да молча мы скребли чубы, — Немые, подлые рабы, Холопы царские, лакеи Капрала пьяного! Не вам, Не вам, расшитые ливреи, Доносчики и фарисеи, За правду пресвятую встать И за свободу! Распинать, А не любить учились брата! О род презренный и проклятый, Когда издохнешь ты? Когда И мы дождемся Вашингтона И правды нового закона? Дождемся, верю! Будем ждать! Не сотни вас, а миллионы Полян, дулебов и древлян Гаврилыч гнул во время оно; А вас, почтенных киевлян, И ваших милых киевлянок Отдал своим профосам пьяным В батрачки тот сатрап-капрал, — Вам горя мало! А меж вами Нашелся все же некий малый, Такой чудак-оригинал, Что в церкви… в морду дал капралу, И зажило — как не бывало, Как на собаке. Так-то так! Нашелся все ж один казак Из многотысячного люда, Что всю империю смутил, Сатрапу в морду закатил. А вы, юродствуя, покуда Был не совсем здоров капрал, Юродивым тут нарекли вы Святого рыцаря. А бывый Фельдфебель ваш Сарданапал Послал на каторгу святого, А для побитого, седого Сатрапа «вечно» пребывал Преблагосклонным… И другого Не вышло ничего. И драму По закоулкам темным самым На свалку вынесли. А я… О ясная звезда моя! Меня из пут освобождая, Ведешь на свалку к Николаю, Над этой ямой выгребной Огонь ты разливаешь свой Животворящий. В смрадном хламе Передо мной встают столпами Его безбожные дела… Безбожный царь, источник зла, Гонитель правды, кат жестокий, Что натворил ты на земле! А ты, всевидящее око! Знать, проглядел твой взор высокий, Как сотнями в оковах гнали И Сибирь невольников святых? Как истязали, распинали И вешали?! А ты не знало? Ты видело мученья их И не ослепло?! Око, око! Не очень видишь ты глубоко! Ты спишь в киоте, а цари… Да чур проклятым тем неронам! Пусть тешатся кандальным звоном, — Я думой полечу в Сибирь, Я за Байкалом гляну в горы, В пещеры темные и норы Без дна, глубокие, и вас, Поборников священной воли, Из тьмы, из смрада и неволи Царям и людям напоказ Вперед вас выведу, суровых, Рядами длинными, в оковах…

[Нижний Новгород, 1857]

Доля

Перевод М. Комиссаровой

Ты не лукавила со много, Ты другом стала и сестрою Мне, бедному. Меня взяла Ты за ребяческую руку, II к пьяному дьячку свела, И отдала ему в науку. «Учись! Когда-нибудь, малыш, И выйдем в люди», — ты сказала. Я и послушался, глядишь — II выучился. Ты ж солгала. Да что! Куда уж в люди нам! Мы не лукавили с тобою, Мы прямо шли, и ни зерна У нас неправды за собою. Пойдем же, долюшка моя! О друг мой бедный, нелукавый! Пойдем же дальше, дальше слава, А слава — заповедь моя.

[Нижний Новгород,

1858, 9 февраля]

Муза

Перевод М. Рыльского

А ты, пречистая, святая, Подруга Феба молодая! Меня ты на руки взяла И в даль степную унесла, И на кургане среди поля, Как волю, чистое раздолье Седым туманом повила, И пеленала, и ласкала, И чары деяла… И я… Мой друг, волшебница моя! Ты мне повсюду помогала, Заботой нежной окружала. В степи, безлюдной и немой, В далекой неволе Ты сияла, красовалась, Как цветок средь поля! Из казармы душной, грязной Чистою, святою Пташечкою вылетела И вдруг надо мною Полетела и запела… Золотые крылья Животворною водою Душу окропили. И я живу, и надо мною Своею божьей красотою Сияешь ты, звезда моя, Моя наставница святая! Моя ты доля молодая! Не оставляй меня. В ночи, И днем, и в утреннем тумане Ты надо мной витай, учи, Учи нелживыми устами Вещать лишь правду в наши дни, Молитвой сердце облегчая. Когда ж умру, моя святая, Моя родная! — схорони Сама ты горемыку-сына И хоть слезу, мой друг единый, Из глаз бессмертных урони.

[Нижний Новгород,

9 февраля 1858]

Слава

Перевод М. Голодного

А ты, чумазая торговка, Пьяная шинкарка! Почему меня лучами Не целуешь жарко? С вором, может быть, в Версале^{344} Ты на новоселье? Иль с другими путаешься С тоски да с похмелья? Ты подсядь ко мне поближе: С горя ли, от злости Выкинем с тобой такое — Удивятся гости. Мы обнимемся, сойдемся, Будем жить не споря, Потому что, дорогая, Тот же до сих пор я, За тобой плетусь, как прежде, Хоть слыхал немало, Как ты с пьяными царями По шинкам гуляла, А всех дольше с Николаем, В Крыму^{345} в злые ночи. Но об этом я не плачу И тужу не очень. Дай тобой налюбоваться, Дай на грудь склониться, Под крылом твоим хочу я В тишине забыться.