Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

* * *

Ой, мама, мама, как я страдаю! Есть очи ясные, а я не знаю, С кем обменяться мне взглядом, не знаю!

_____

Ой, мама, мама, беда какая! Есть руки белые, да не ласкаю, Да никого-то вот я не ласкаю.

_____

Ой, мама, мама ты дорогая! Есть ноги легкие, да вот, родная, С кем танцевать-то мне, мама родная?

10 июня [1859], Пирятин

Сестре

Перевод В. Саянова

^{350} Я проходил по нищим селам, Днепровским селам невеселым, И думал: где приют найду, Где скроюсь я, за что страдаю? И мне приснился сон: в саду Одна, цветами обвитая, Как будто девушка, стоит На горке невысокой хата, И Днепр наш, водами богатый, Родной, сияет и горит! И вижу я — в саду тенистом Одна под вишнею ветвистой Моя

родимая сестра. Многострадальная, святая, В прохладе рая почивает, Из-за широкого Днепра Меня, бедняга, поджидает, И чудится ей: челн мелькает, Над волнами взлетает челн И вновь скрывается меж волн… «Мое ты счастье! Брат!» Но боле Не длится этот сон, и ты… На барщине, а я в неволе!.. Вот так с младенчества идти Пришлось нам по колючим нивам! Молись, сестра! Коль будем живы, Бог нам поможет их пройти.

20 июля [1859], Черкассы

«Я, глупый, размышлял порою…»

Перевод А. Ойслендера

^{351}

* * *

Я, глупый, размышлял порою, Я думал: «Горюшко со мною! Как на земле мне этой жить? Людей и господа хвалить? В грязи колодою гнилою Валяться, стариться и гнить, Уйти — следа не оставляя На обворованной земле?…» О, горюшко! о, горе мне! Где спрятаться — и сам не знаю; Везде пилаты распинают, Морозят, жарят на огне!

21 июля [1859], Черкассы

«Во Иудее, во дни оны…»

Перевод Г. Владимирского

^{352}

* * *

Во Иудее, во дни оны, Во время Ирода-царя, Вокруг Сиона, на Сионе Пьянчужек-римлян легионы Паскудили. А у царя, Там, где толклось народу много, У Иродова бишь порога Стояли ликторы. А царь, Самодержавный государь, Лизал усердно голенища У ликтора, чтоб только тот Хоть полдинария дал в ссуду. Мошною ликтор наш трясет Да сыплет денежки оттуда, Как побирушке подает, И пьяный Ирод снова пьет! Но вот, не в самом Назарете, А где-то, в некоем вертепе, Мария сына родила, С дитятей в Вифлеем пошла… Бежит почтарь из Вифлеема К царю и молвит: так и так, Бурьян, да куколь, да будяк Растут в пшенице! Злое семя Давидово у нас взошло! Сгуби, пока не поднялось! «Так что же! — молвил Ирод пьяный. — Пусть всех детей в стране убьют, А то, я знаю, род поганый, Доцарствовать мне не дадут». Почтарь, да бог с ним, был нетрезвым, Сенату передал приказ. Чтоб только в Вифлееме резать Малюток. О, спаси же нас, Младенец праведный, великий, От пьяного царя-владыки! От горшего ж тебя спасла Преправедная матерь божья. Где ж взять ее нам в бездорожье? Мы сердцем голы догола! Рабы, чьи с орденами груди, Лакеи в золоте, не люди, Онучи, мусор с помела Его величества. Ну, будет!..

24 октября [1859], С.-Петербург

Мария

Поэма

Перевод Б. Пастернака

^{353}

Радуйся, ты бо обновила

еси зачатыя студно.

Акафист пресвятой богородице, Икос 10

Все упование мое, Пресветлая царица рая, На милосердие твое — Все упование мое, Мать, на тебя я возлагаю. Святая сила всех святых! Пренепорочная, благая! Молюсь, и плачу, и рыдаю: Воззри, пречистая, на них, И обделенных и слепых Рабов, и ниспошли им силу Страдальца сына твоего — Крест донести свой до могилы, Не изнемогши от него. Достойно петая! Взываю К тебе, владычица земли! Вонми их стону и пошли Благой конец, о всеблагая! А я, незлобный, воспою, Когда вздохнется легче селам, Псалмом спокойным и веселым Святую долюшку твою. А ныне — плач, и скорбь, и слезы… Души, убогой от рыданий, Убогой данью предстою.

_____

У плотника иль бочара, Иосифа того святого, Жила Мария и росла… Росла в батрачках, подрастала, И выданья пришла пора; Мария, словно розан алый, В убогой хате расцвела. Невзрачно было в бедной хате, Но рая тихого светлей. Бочар, батрачкою своей Любуясь, как родным дитятей, Бывало, знай глядит в упор. Забыв рубанок и топор; И час пройдет, и два пройдет, А он и глазом не мигнет И размышляет: «Сиротина! Одна, ни дома, ни семьи! Вот если б… Но года мои… Да свет ведь не сошелся клином!» А та стоит себе под тыном И белую волну прядет Ему на свитку к именинам Или на берег поведет Козу с козленочком болезным И попасти и напоить. Хоть то и даль, в краю окрестном Ей по душе был божий пруд, Широкая Тивериада. И как она, бывало, рада, Что нет запрета ей и тут Дозволено без всяких пут На пруд ходить. Идет, смеется… А он по-прежнему сидит И за рубанок не берется… Коза напьется и пасется, А девушка одна стоит, И, на широкий пруд с пригорка Поглядывая зорко-зорко, Она печально говорит: «Тивериада, посоветуй, Скажи мне, царь озер, открой, Что дальше будет в жизни этой С Иосифом и бедной мной? — И, молвив, сникла, как раина От ветра клонится в яру. — Как дочь, его я не покину, Плечами юными своими Я плечи старца подопру». И так взглянула облегченно, Так выпрямилась сгоряча, Что край заплатанный хитона Спустился с юного плеча. Такой красы земное око Еще не видело ничье. Но черное бездушье рока По терну повело ее, Над бедною смеясь жестоко! Вот доля-то!.. Она пошла Вкруг пруда медленной походкой, Лопух у берега нашла, Покрыла сорванной находкой, Как шляпой, бедную свою Головку, горькую такую, Свою головоньку святую, И скрылась в роще на краю. О свет ты наш незаходимый! О ты, пречистая в женах! Благоуханный крин долины! В каких полях, в каких лесах, В расселине какого яра Ты можешь спрятаться от жара Огнепалящего того, Что сердце без огня растопит И без воды зальет, затопит Твое святое существо? Где скроешься от доли слезной? Нигде! Огонь прорвался, — поздно! Разбушевался он, и вот Напрасно сила пропадет. Дойдет до крови, до кости Огонь тот лютый, негасимый, И, недобитая, за сыном Должна ты будешь перейти Огонь гееннский!.. То пророча, Уже заглядывают в очи Тебе грядущего огни… Не сокрушайся. Отверни Глаза от страшного обличья, И лилии вплети в девичью Косу иль мак, и ляг в тени Под старый явор, и усни, Покамест время. Из рощи, краше звезд ночных, Выходит ввечеру Мария. Вдали пред ней Фавор-гора, Литая, как из серебра, Вздымает ввысь бока крутые И ослепляет. Подняла На тот Фавор свои святые Глаза Мария — и козла С козой из рощи увела. Потом запела: «Рай без краю, — Темный лес! Я не знаю, Молодая, Долго ль, боже, Погуляю Средь твоих чудес?» И замолчала. Кругом рассеянно взглянула, Козленка на руки взяла, Тоску минутную стряхнула И зашагала, весела. И, как младенца-недотрогу, Того козленка, что ни шаг, Трясла и тискала дорогой И вскидывала на руках. Укачивала, щекотала. К груди, целуя, прижимала И нянчила, и козлик льнул, Как бы спросонок, не упрямясь, Как котик, ластился, покамест И в самом деле не уснул. Без устали версту-другую Прошла она, чуть не танцуя. Подходит, видит: смотрит вдаль Ее старик, в глазах печаль. Сидит в тоске у палисада, Встает, не отрывая взгляда. «Где, — молвит, — пропадала ты, Дитя, до самой темноты? Да что уж, ладно, непоседа! Пойдем в беседку; пообедай, А после вместе посидим С веселым гостем молодым». «Откуда гость?» «Из Назарета. Зашел к нам переночевать. И слышно, божья благодать На старую Елизавету Вчерашним утром снизошла: Младенца-сына родила, И старенький ее Захарий Иваном мальчика нарек. Вот видишь ли…» И на порог Выходит гость чужесторонний, Сияя писаной красой, В белеющем, как снег, хитоне, Высокий, стройный и босой. И вот Марии боязливой Отвешивает он поклон, А та стоит, и все ей в диво — И свет над гостем, и хитон. Она взглянула на сиянье И, ни жива и ни мертва, Коснулась, затая дыханье, Иосифова рукава. Потом глазами пригласила Его во глубину шатра И сыром козьим угостила, Водой криничной из ведра. Сама же не пила, не ела, Но втихомолку, как сперва, На гостя из угла глядела И слушала его слова. И те слова его святые На сердце падали Марии, И у бедняжки то и дело От них кружилась голова. «Во Иудее искони Того, — сказал он, — не бывало, Что вы увидите. Равви, Равви великого начала На свежевспаханной нови Посеяны! И мы не чаем, Каким богатым урожаем Взойдут и вызреют они. Я возвестить иду мессию!..» И помолилася Мария Перед апостолом. Горит Костер, тихонько дотлевая. Иосиф праведный сидит И думу думает. Ночная Звезда на небосклон взошла. Мария встала и пошла К колодцу по воду с кувшином, И следом гость, покуда мгла, Догнал ее на дне лощины… С благовестителем часок Прошли вдвоем ночною тишью И двинулись домой, не слыша От счастья под собою ног. Все ждет и ждет его Мария, Все ждет и плачет. Молодые Глаза, и щеки, и уста Заметно вянут. «Ты не та, — Иосиф говорит с заботой, — Не та, Мария, цветик мой, С тобой случилось, дочка, что-то! Венчаться надо нам с тобой. А то… (Не приведи бог худа, Подумал, но не молвил вслух.) Обладим это, милый друг, И скроемся скорей отсюда». Навзрыд, сбираясь второпях, Мария плачет и рыдает.