Кодекс бесчестия

Левашов Виктор Владимирович

Люська появилась в поле его зрения года четыре назад. Обычная история: приехала поступать в МГУ, откуда-то с Кубани, по конкурсу не прошла, домой возвращаться не захотела. В "Интертраст" пришла устраиваться на работу: нарочито скромно одетая провинциальная восемнадцатилетняя девочка. Заявила, что говорит по-английски, знает персональный компьютер. Мамаев отправил ее в кадры, там ее завернули: английский знает через пень-колоду, компьютер умеет только включать и выключать. Но Мамаеву она запомнилась. Через год, с трудом отделавшись от кинозвезды, он приказал найти ее. Оказалось,

что она все-таки зацепилась в Москве. Устроилась штукатуром в "Мосжилстрой", получила место в женском общежитии "лимиты". Мамаеву это понравилось, он уважал людей, которые умеют добиваться своей цели. Он забрал ее прямо со стройки, привез в снятую для нее хорошую однокомнатную квартиру в Кунцево и напрямую спросил, что он может для нее сделать. Она посмотрела на него смело, открыто - год в Москве вытравил из нее провинциальную скромность - и серьезно ответила:

– Я хочу учиться. Я хочу закончить университет. И если мне суждено стать проституткой, я буду проституткой с высшим гуманитарным образованием.

Мамаев сказал:

– Договорились.

Он платил за ее учебу, давал деньги на жизнь. Не мало, но и не слишком много. Принимая деньги, она всякий раз смущалась, Мамаеву это очень нравилось. Она радовалась, когда он возил ее в рестораны или в ночные клубы, но не обижалась, когда не возил никуда. Мамаев никогда не оставался у нее на ночь, это ее огорчало, но она не показывала виду. Мамаеву это тоже нравилось.

II

По дороге Люська болтала, рассказывала об университетских делах. Но когда машина въехала во двор усадьбы, восхищенно притихла.

Полгектара соснового леса на высоком берегу Истринского водохранилища были обнесены красивым забором из темно-красного кирпича. В глубине участка стоял двухэтажный, из такого же кирпича, дом с плоской крышей, удивительно соразмерный просторному участку и мачтовым соснам. Все было захламлено строительным мусором, но нетрудно было представить, как стильно будет выглядеть дом, когда наведут порядок.

Среди сосен затесалась одинокая молодая береза с яркой необлетевшей листвой. Она стояла перед домом, свечкой отражалась в просторных стеклах второго этажа.

– Папа, я тащусь!
– восторженно протянула Люська.
– Класс!

При появлении Мамаева турки переполошились, забегал бригадир, заорал: "Бананасана!" Человек пять строителей, убиравших мусор, поспешно побросали лопаты и скрылись в дальнем углу, где стояли бытовки. Там же был морской контейнер, доставленный из Измира. В нем хранилась изготовленная по специальному заказу мебель для дома.

Наведя порядок, бригадир поспешил навстречу Мамаеву, закланялся, на ломаном русском объяснил, что менеджер уже выехал и будет с минуту на минуту.

Мамаев правильно понял причину переполоха.

– Таджики?
– строго спросил он, указывая в сторону бытовок.

– Мало-мало таджики, господин, - признался бригадир.
– Совсем мало. Один человек, два человек. Немножко помогают, кушать всем надо.

– Сукины дети. Взяли в бригаду таджиков, а счет мне выставят, как за настоящих турок, - объяснил Мамаев Люське.
– Ну, я им выдам!

– Папа, не будь

националистом, - укорила она.
– Тебе не все равно, кто убирает мусор?

– Я не националист, - ответил он.
– Но я не люблю, когда меня обувают.

На микроавтобусе с эмблемой фирмы "Измир" подкатил менеджер, молодой фатоватый турок с тоненькими усиками. При виде Люськи расплылся, залоснился, рассыпался в цветастых восточных комплиментах по поводу вкуса уважаемого господина заказчика. Из его слов вытекало, что он имеет в виду вкус, с которым Мамаев выбрал проект дома, но весь его вид говорил о том, что он имеет в виду не проект, а Люську. Мамаеву этот рахат-лукум быстро осточертел, он приказал менеджеру ждать на крыльце и прошел в дом.

На первом этаже еще шли отделочные работы, второй этаж был полностью готов. Зал получился таким, каким и представлял его себе Мамаев. Обшитый светлым деревом, с альковом, с камином, с просторным, во всю северную стену, окном, из которого открывался вид на водохранилище и пылающий от осеннего багрянца лес. Отопление уже работало, дерево подсыхало, зал был наполнен тонким запахом чего-то нездешнего - то ли ливанским кедром, то ли алеппской сосной.

– Это дом не для семьи, - заметила Люська.
– Это дом для одного человека. Если тебе будет в нем тоскливо, возьми меня к себе домработницей.

– Если будешь хорошо учиться, - отшутился Мамаев.

– Нет ли у господина заказчика особых пожеланий?
– осведомился менеджер.

Мамаев хотел высказать особые пожелания насчет таджиков, но Люська тронула его за рукав и просительно сказала:

– Папа!

– Ладно, молчу. Все нормально, заканчивайте.

Пока ждали менеджера и осматривали дом, водитель "шестерки" обследовал окрестности и нашел хорошее место для пикника - на полянке, устланной ковром из ярких березовых и осиновых листьев. Он принес из багажника пакеты, натащил сушняка, разжег костерчик и откупорил бутылки. Но от предложения разделить трапезу решительно отказался:

– Каждый должен знать свое место. Путаница ролевых установок нарушает социальную гармонию.

– Для чего же я купила столько еды?
– огорчилась Люська.

– Еды и должно быть много. Как и удачи, - философски заметил водитель.
– Приятного времяпрепровождения, - пожелал он и подмигнул Мамаеву: - Не сука, не сука.

– Давай выпьем за эту осень, - сказала Люська и чокнулась с Мамаевым бутылкой "Ок мусаласа".
– У меня такое чувство, что такой осени у нас с тобой больше не будет никогда. За тебя, папа. Мне тебя почему-то жалко. Пусть тебе повезет.

В Москву возвращались на закате. Закат был бешеный, вполнеба, тревожный. Люська притихла, сидела, положив голову на плечо Мамаева. От ее волос пахло дымом. Когда впереди показалась кольцевая, водитель спросил:

– Куда?

– Сначала в Кунцево, - ответила Люська.
– Потом...

– Потом никуда, - прервал Мамаев.
– В Кунцево, командир.

– Папа, ты дуся! Рассчитываясь, Мамаев дал водителю сто

долларов. Поин- тересовался:

– Нормально?

– Вы довольны поездкой?