Кодекс бесчестия
Шрифт:
– Случайно?
– рассеянно переспросил Мамаев, напряженно обдумывая то, что услышал.
– Ну, не совсем случайно. Мне почему-то казалось, что Калмыков должен прийти к судье. Подогрел я секретаршу билетами в "Сатирикон" и попросил звякнуть, если он появится. Она позвонила. Но в тот день я не успел, он ушел. На другой день подогнал тачку к суду, стал ждать. Он появился, подъехал на белой "Тойоте Королле". Когда вышел из суда, я увязался следом. Но он оторвался.
– От тебя?
– От меня, Петрович. И оторвался
– А номера?
– Тачка была взята в прокате. "Рента кар". В тот же день ее вернули. Он просек слежку. Так вот...
– Твою мать!
– разозлился Мамаев.
– Куда ты гонишь?
– Да никуда я не гоню!
– огрызнулся Тюрин.
– Я хочу про главное, а не про мелочи!
– Сколько стоит прокат "Тойоты"?
– Точно не знаю. Баксов пятьдесят в сутки.
– Откуда у него бабки?
– Понятия не имею. Факт, что они есть. И не только на тачку.
– На что еще?
– Ты сам знаешь на что. На "Винторез". Или на то, что ему понадобится.
– Ты считаешь, что это мелочи?
– угрюмо спросил Мамаев.
– Не возникай, твою мать!
– в свою очередь разозлился Тюрин.
– Да, мелочи! По сравнению с тем, о чем ты не даешь мне сказать!
– Говори.
– Так вот. Я хотел спросить у судьи, зачем Калмыков к нему приходил. Тут и узнал, что судья заболел.
– Нам-то что?
– Он очень странно заболел. На другой день после разговора с Калмыковым. Сейчас лежит в институте неврологии. Вчера вечером я пообщался с завотделением. За бутыльцом "Арарата". Он рассказал, что у судьи какая-то редкая форма рассеянного склероза. Про эту болезнь вообще никто ничего не знает.
– В чем она заключается?
– Атрофия мышц. У него отсыхает рука. Болезнь развивается со страшной скоростью.
– При чем тут Калмыков?
– Дослушай. Сегодня я заехал к адвокату Кучеренову, который защищал Калмыкова. Ну, ты знаешь, как он его защищал. Кучеренов тоже заболел.
– После разговора с Калмыковым?
– с иронией поинтересовался Мамаев.
– Сейчас ты перестанешь ухмыляться, - пообещал Тюрин.
– Да, после разговора с Калмыковым. Жена рассказала, что Калмыков приходил и говорил с адвокатом десять минут. После этого у Кучеренова отнялся язык.
– Что?!
– ошеломленно спросил Мамаев.
– Что слышал.
– У Кучеренова...
– Да, Петрович, да. У Кучеренова отнялся язык. После разговора с Калмыковым. Давай, Петрович, начистоту. Я не спрашиваю, кто играет против тебя. Я не спрашиваю, знаешь ли ты его. Все равно не скажешь. Договорись с ним. Любой ценой. Пусть он остановит Калмыкова. Любой ценой, Петрович. Речь сейчас не про бабки. Я не из слабонервных, ты знаешь. Но скажу тебе честно: хочу только одного - убраться из Москвы куда подальше.
– Перетрудился
– Выпей-ка еще, а потом езжай и выспись как следует. Давай вместе выпьем.
– Выпить выпью. Наливай. Будь здоров! Тюрин выплеснул
коньяк в рот, занюхал рукавом и подвел итог разговора:
– Такие дела, Петрович. Решать, конечно, тебе. Но Калмыковым я больше заниматься не буду. Можешь меня уволить, но я даже близко к нему не подойду.
– Боишься, что отсохнет рука? Или язык отнимется?
– Все шутишь. Ну, шути. Только ты забыл еще кое о чем.
– О чем?
– О тех двоих в Мурманске. У которых случился инфаркт!..
Тюрин уехал. Мамаев допил коньяк, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Все фибры его души дребезжали, вопили беззвучной сиреной. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он с опаской, как на мину, посмотрел на аппарат, но все же взял трубку.
– Приветствую вас, сударь, - раздался козлиный тенорок президента Народного банка Бурова.
– Не возникло ли у вас желания пообщаться со мной? Не кажется ли вам, что у нас есть проблемы, которые самое время обсудить?
– Какие проблемы?
– спросил Мамаев.
– Не понимаете?
– удивился Буров.
– Тогда посмотрите в окно. Всех благ, сударь.
Мамаев вышел в лоджию. Окно на шестом этаже старого дома, третье от угла справа, было черным, слепым. Мамаев напряженно всматривался в него, уже догадываясь, что сейчас произойдет.
Это и произошло: в окне вспыхнул свет.
Мамаев выскочил из квартиры, забарабанил в дверь Николая. Когда тот открыл, приказал:
– Быстро за мной!
На лестничной площадке над шестым этажом старого дома сидели два парня из службы Тюрина, пили пиво и играли в карты. При появлении Мамаева и Николая они вскочили и попытались спрятать бутылки.
– Кто старший?
– спросил Мамаев.
– Я, - ответил один из них.
– Шеф, мы...
– Звони!
Не обращая внимания на старушку, открывшую дверь, Мамаев пробежал по длинному, тускло освещенному коридору к комнате Калмыкова, с силой дернул ручку. Комната была заперта.
– Отпирай!
– приказал он Николаю.
Тот вытащил из наплечной кобуры "Глок", сунул в замочную скважину ключ, рывком распахнул дверь и заорал, поводя стволом:
– Бросай оружие! Руки за голову!
В комнате не было никого. Ярко горела лампочка, освещая унылую обстановку. Пахло нежитью, пылью. Нетронутый слой пыли лежал на полу, на столе.
– Никого нет, - сказал старший из охранников, заглядывая через плечо Мамаева в комнату.
– Мы дежурили. Если бы кто...
– Заткнись!
– оборвал Мамаев.
Он стоял на пороге, напряженно ждал. Николай и охранники толпились в коридоре за его спиной, не понимая, что происходит. Из своей комнаты выползла вторая старушка, зашепталась с первой.