Когда мир изменился
Шрифт:
— Ты что?! Зачем?!..
— Не бойся, — как мог, безмятежно сказал он. — Это не имеет значения. Мы всё вернём. Вот смотри…
И резким, отчаянным движением вогнал лишившийся черепа посох прямо в твердь их подхваченного течением островка.
Мимо проплывали уродливые пирамиды и зиккураты, Город греха точно отодвинулся, сделавшись вдруг ярмарочной декорацией. Вокруг заплескалась тёмная пустота, словно волны таинственного моря; острия обелисков, и без того полыхавшие, вдруг словно раскалились до светло-алого, сила забилась в конвульсиях, и ладонь некроманта
Однако посох он так и не выпустил и ладонь не разжал.
— Что ты делаешь?! — Аэсоннэ кинулась к нему, но в этот миг справа и слева из-за вдруг оказавшихся рядом пирамид вырвалась пара крылатых существ, во всём подобные тому, что встретил свой конец наверху, в склепе на кладбище Сен-Мар.
— Держи! Держи посох, как следует!..
Драконица повиновалась. Стиснула разогревшееся древко, скрипнула зубами от боли.
— Терпи! Совсем чуть-чуть!..
Некромант прыгнул на край островка. Привычно крутанул глефу.
Демон уклонился от молодецкого замаха, попытался достать некроманта хвостом, усаженном шипами, так похожим на драконий. Не преуспел, взмыл над островком, зашипел яростно.
— Долго ещё? — выкрикнула Аэ.
— Смотри на него! Смотри!
— Смотрю! Он… он живой!..
Фесс выдохнул.
Темный посох, отполированный его руками, вздрогнул раз и другой, и третий. Короткие болезненные судороги прокатились по некроманту, каждый мускул сокращался и сжимался, так, что Кэр едва не выпустил оружие. Торец посоха погружался в сухую безжизненную твердь, уходил всё глубже; и всё-таки он оставался просто посохом.
— Я больше не могу! — взвизгнула вдруг Аэ. — Жжётся!..
Вторая крылатая бестия пронеслась над самой головой Фесса, мало не достав когтями. Гибельное заклятие смертельной гнили и распада он встретил глефой, стремительным её росчерком и руной разрушения.
Он боялся взглянуть в глаза Аэ. Боялся, что дрогнет, что не решится; но, стоило услыхать вскрик «жжётся!», как последние сомнения отпали.
Взмах. Шипение воздуха, разрезаемого острым искрящимся лезвием. Острие клинка соприкоснулось с шеей девушки чуть пониже уха, рассекло плоть; тёмная кровь ударила фонтаном, полилась на древко посоха, струйки её обнимали тёмное дерево, впитывались, втягивались им.
Колени неотличимого от драконицы Аэсоннэ существа подломились. Хрипя, оно рухнуло, щедро поливая вонзённый посох собственной кровью.
Сухая древесина, пропитанная пoтом, содрогнулась. По гладкой поверхности побежали трещины; вот из одной высунулся тонкий серебристый росточек, затрепетал, задрожал, выпуская один за другим серебристые с жемчужными прожилками листья, так похожие на волосы драконицы Аэсоннэ.
За первым ростком последовали и другие. Они стремительно вытягивались, удлинялись, в свою очередь ветвясь и окутываясь нежной листвой. Серебристое сливалось с зеленоватым, светлым-светлым, как первая трава на проталинах. Посох оборачивался деревцем, поплыл тихий звон незримых колоколец — дерево впитывало силу, вбирал злобу и ненависть, жажду убийства и крови.
Тело убитой застыло. Волосы рассыпались, руки в последнем усилии вцепились в сухую твердь — впрочем, сухой она быть переставала тоже. На ней пробивались стебельки, тонкие стрелки стеблей протискивались меж шершавыми камнями, распускались бутоны, проглянули первые венчики цветов.
Город грехов взревел от ненависти. Над зиккуратами поднялось ешё несколько демонов, вновь засвистела глефа, ударив в чешуйчатую броню твари Хаоса; из раны выплеснулась кипящая огненная кровь, устремилась в бездонную пропасть пламенным водопадом.
Островок с распускающимся деревцем медленно поднимался всё выше, над лиловыми и фиолетовыми строениями, над застывшими слугами Города, над его незримыми хозяевами; в отдалении крылатые воины безуспешно пытались выйти из схватки с мертвяками; зомби с немалой изобретательностью (и невиданной силой) раскачивали своих собратьев, без сантиментов швыряя их навстречу налетавшим всадникам Хаоса.
Некромант стоял над тонким недвижным телом. Серебристые волосы драконицы испачкала кровь, всё ещё толчками выбивавшаяся из раны. Фесс окинул взглядом несколько крылатых бестий — крупных и быстрых, направлявшихся к его островку — и быстро начал чертить фигуру, так, чтобы деревце с прижавшимся к нему телом оказались бы в самой середине.
Он работал стремительно, каждый росчерк ложился так, словно на века, словно на полу в огромном храме, и ложбинки вот-вот заполнит кипящее золото — солнечное золото, смешанное с истинным серебром.
Трава и цветы поднимались всё выше, распустились легкомысленные васильки, пробился клевер, подняла желтое личико первая ромашка. Прогудела пчела, деловито опустилась на венчик, сложила крылья, полезла внутрь, занимаясь от века положенным трудом.
Сердце некроманта билось всё быстрее, чело покрылось пoтом. Он не мог ошибиться, не имел права — или всё погибло.
Крона весело зеленела, лунно-чистый цвет смешивался с прозрачно-изумрудным. По коре поползли трудяги-муравьи. Застрекотал кузнечик.
А Фесс всё чертил и чертил.
Этой фигуры не было ни в одном учебнике некромантии. Как и руны, она рождалась словно сама собой, но — понимал Кэр — здесь и сейчас не происходило абсолютно ничего случайного.
…Двух тварей Хаоса он отбросил. Одну — зацепил вполне серьёзно. Кувыркаясь и оставляя за собой веера разлетающихся кровяных брызг, она рухнула вниз, правда, сумела-таки выровняться, дёргающимся полётом ушла куда-то в фиолетовый сумрак.
Город греха не знал, что делать. Когти бестии оставили четыре глубоких борозды, с корнем выдирая траву, разрывая землю — уже не сухую, бесплодную, но густой живородный чернозём, и шрамы эти стремительно затягивались, словно невидимая рука опытного лекаря сшивала края раны.
— Сейчас… — пробормотал некромант. Его начинал трясти озноб, в глазах темнело — деревце поднималось всё выше и жадно требовало сил. А силы мог дать только он — принять её в себя, преобразовать и подарить тому, что начинало цвести и жить вокруг него.