Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды
Шрифт:
По традиции некоторые исследователи (Ларош, Гусмани и др.) переводят милийское слово кибе союзом "или". Значение "или" словечку кибе придали только потому, что оно похоже на ликийское тибе, которое действительно значит "или". Но ведь ликийскому ти "который" соответствует в милийском тоже ти, а не ки; местоимение ки в милийском есть, но означает оно "этот". Видимо, в ликийском «или» тоже писалось тибе. Оно просто не встретилось в сохранившихся текстах. А что же значит кибе?
С этого-то и надо было начинать: исследование должно начинаться с комбинаторного
Внимательное изучение текста позволяет исправить и другие ошибки, связанные с излишним доверием к этимологическому анализу. Взять, например, ликийское слово трбби. Долгое время думали, что это послелог со значением "против" (ср. иероглифическое лувийское тарпи или тарби "против"). Но никак не получался перевод ликийской фразы се сппарталияхе трбби атанас цхханте терн, — выходило мало понятное "и против спартанцев афинское войско победил" (субъект предложения — Тиссаферн: этот персидский наместник в Ликии действительно сражался против афинян, но при чем тут "против спартанцев"?). Выяснилось в конце концов, что мы имеем дело не с трбби, а с винительным падежом [трббин] (пишется тоже трбби) существительного со значением "враг" (ликийское трбби, видимо, соответствует хеттскому тарби "злой демон"; хетто-лувийский глагол тарб- значит "поворачивать", ср. наше "оборотень"; лувийское тарби "против" этимологически относится сюда же). Получаем и перевод, соответствующий исторической правде: "И врага спартанцев, афинское войско, победил", точнее: "И врага спартанского, афинян (вин. пад.) войско, победил".
Особенно важно учитывать данные комбинаторного (и конечно, этимологического) анализа при интерпретации грамматических форм. Эти данные говорят, например, что окончание творительного падежа в ликийском и милийском всегда имеет вид – ди. Но вот итальянский исследователь Р. Гусмани предположил, что – ти и – нди тоже могут быть окончаниями творительного падежа. Однако обращение к текстам сразу же убеждает нас в ошибочности такого предположения. Гусмани относит, например, к формам творительного падежа слово нениети, но, как мы видели, это — глагольная форма; Гусмани переводит творительным падежом даже сочетание натри ти; на самом деле оно значит "предводителя, который" (произносилось [натрин ти]).
Что же касается -нди, то в именах существительных и прилагательных это вообще не окончание, а суффикс.
Другой именной суффикс, – ндени, итальянский ученый О. Карруба считает глагольным окончанием 2-го лица множественного числа (пишется этот суффикс так: носовой гласный + -тени; этого для Каррубы оказалось достаточным, чтобы отождествить его с лувийским -тени, действительно глагольным окончанием. Карруба не принял во внимание данных комбинаторного анализа, которые говорят о том, что ликийские и милийские слова на – ндени — существительные, а не глаголы).
Профессор Мериджи теперь признает необходимость сопоставлений ликийских и милийских слов с хеттскими и лувийскими; он сам посвятил этому вопросу интересные исследования, как и профессор Э. Ларош, который, собственно, и обосновал положение об особенно тесной связи ликийского и лувийского языков внутри хетто-лувийской языковой семьи. Но у обоих этих исследователей встречаются ошибки, вызванные, как это ни странно, невнимательностью к комбинаторному анализу.
Так, Мериджи, перечисляя ликийские и милийские местоименные и наречные частицы, обнаруживает их и в формах эрите, эпиде, эпейте, себеди, выделяя здесь «частицы – те, -де, -ди»; на самом деле это — окончания глаголов, которые буквально «разрываются на части» в результате анализа Мериджи. На самом деле, например, глагол себеди "направляет, уделяет" четко выделяется, как таковой, во фразе: хнтаван кридеси себеди хирзен зиви "Кридеси (один из титулов царя) направляет особую долю богу".
Ларош тоже «разрывает на части» некоторые слова, в частности энке "как" и нике "не": он стремится найти двойной союз ке... ке "и... и" во фразе, где этого союза нет. В результате искажается смысл вполне прозрачной фразы Нике хезмми Вериклебе-энке кнтабан увети сукрен "Пусть ни один человек не ведет великое руководство, подобно [богу] Гераклу!". Сочетание эрите тери(н) "остановил войско" Ларош переделывает в непонятное эри тетери; он разрывает на две части персидское имя Эрийемнне, соотнося его начало с ликийским эрйейне "останавливать", и т. п. [35]
35
Подробнее об ошибках ряда современных исследователей ликийских и милийских текстов см. в статье «Проблемы ликийского языка», напечатанной в «Вопросах языкознания» (1963, № 6).
При внимательном сопоставлении ликийских и милийских текстов с хеттскими и лувийскими можно найти целые «формулы», общие как поздним, так и ранним хетто-лувийским языкам (такие соответствия служат хорошим подтверждением правильности интерпретации).
Так, милийская формула траuу треи хали "трижды в течение трех дней" (где хала соответствует лувийскому халли- "день") находит соответствие в иероглифическом лувийском: милийское трису хннантбису "три раза двенадцать раз" (т. е. «много раз») соответствует хеттским выражениям, переводимым как "три раза четыре раза"; мы говорили уже о ликийской формуле кммаснта ваван се кммаснта хаван "пятьдесят быков и пятьдесят овец", которая соответствует хеттскому выражению, переводимому как "один бык и одна овца".
Интересны также соответствия вроде милийского хидри-лахади "грозить войной" и хеттского курур хадрай- "грозить войной" (о них см. ниже). А вот соответствия, не содержащие этимологически родственных слов: милийское трппали(н) ме- "предпринимать изменение" и лидийское алидад тасо-, буквально значащее "распоряжаться об изменении".
Из того, что мы говорили до сих пор, читатель может сделать следующий вывод: проникнуть в смысл древних текстов (в нашем случае — ликийских) можно лишь в том случае, если строго будут соблюдаться некоторые правила исследования.
Прежде всего, необходимо попытаться реконструировать формальную структуру текста, его грамматику; кроме того, нужно всегда принимать во внимание факты истории народа или народов; если к сравнению привлекаются родственные языки, то это привлечение должно быть достаточно обоснованно (это вполне оправданно в нашем случае: близкое родство между ликийским языком, с одной стороны, и хеттским, лувийским, лидийским — с другой, установлено), причем важно учитывать фонетические закономерности сравниваемых языков.