Когда мы состаримся
Шрифт:
— Ладно, Ципра, вставай. Поиграли, и будет.
Опечаленная Ципра собрала карты. Но рук'u Лоранда, который хотел ей помочь подняться, не приняла. Вскочила сама проворней серны.
— Но что же делать, если я ничего другого не умею?
— Песню мою любимую на цимбалах мне сыграй! Давно ты её уже не играла.
Привыкнув повиноваться, Ципра села за свой инструмент, и под молоточками зазвучала та задумчивая степная элегия, которую все, кто ни слушал, поминали с восхищением, говоря: музыка тут — это сама поэзия.
Звуки цимбал привлекли в комнату и Мелани с Топанди. Мелани встала у Ципры за спиной, Топанди тоже подтащил стул поближе и задымил трубкой.
Пробегая молоточками по чутким струнам, Ципра заметила, что Лоранд неотрывно смотрит в её сторону. Но нет, этот полный немого обожания взгляд устремлён куда-то дальше, выше: на девушку, стоящую за ней. И молоточки выпали в конце концов у неё из рук.
— Ой… задохнусь от этого дыма, — закрыв лицо руками, сказала она прерывающимся голосом.
Топанди в шутку выпустил ещё клуб прямо ей в лицо, пусть привыкает, и сделал знак Лоранду: пошли, мол, куда-нибудь, где нас не строжат.
А Ципра принялась ключом отпускать струны на цимбалах.
— Зачем ты это делаешь? — спросила Мелани.
— Всё равно мне больше не играть.
— Почему?
— Вот увидишь. Мне гроб всё в картах выпадает. То рядом, то подо мной, то надо мной. Сама посмотри, если не веришь. — И опять разложила карты на столе. — Смотри, — указала она с грустным торжеством. — Вот он, гроб, под дамой в жёлтом.
— Но это не ты, — полушутливо, полуутешительно возразила Мелани. — Вот ты.
И показала на «милую».
Ципра, однако, заметила нечто совсем другое.
С молниеносной быстротой обхватив стальными пальцами нежное запястье Мелани, она со зловещей многозначительностью ткнула в светлую полоску на белом пальчике:
— А где кольцо?
Мелани залилась краской. Ципра же ужасно побледнела. Сам ад разверзся перед её широко раскрытыми глазами.
XVII. Дама в зелёном
Пока мог, Лоранд оттягивал объяснение с Деже, с которым предстояло обсудить их общее дальнейшее поведение по прошествии десяти лет.
Мать и бабушка по истечении этого срока будут, конечно, торопить поскорее открыть им местопребывание внука и сына. И как только узнают и приедут — конец спасительному лицедейству. Счастливец Балинт Татраи вынужден будет сбросить маску и снова стать злосчастным Лорандом Аронфи, пред которым один лишь выбор: смерть или позор.
Взяв с Деже десять лет назад слово не выдавать родным его местонахождения, Лоранд втайне рассчитывал, что фатальное это обязательство будет соблюдаться и после его смерти. О ней будет знать только брат, а обеим женщинам вся история останется неизвестна. Деже и впредь будет их, уже привыкших к отсутствию Лоранда, держать в блаженном неведении, до скончания дней теша мыслью, будто рано или поздно сын постучится в родительские двери, — показывая им письма от него, когда он давно уже окажется там, откуда никаких вестей живущим не приходит. И добрые, доверчивые мать с бабушкой вновь и вновь будут накрывать на стол для долгожданного пришельца уже после того, как стакан его лопнет и разобьётся. [145]
145
По народному поверью, стакан отсутствующего лопался в случае его смерти.
И вот вместо этого ясного, холодного расчёта — какой-то горячечный сумбур!
Как теперь жить и радоваться жизни, счастьем наслаждаться?
Куда ни пойдёшь, везде влачишь за собой всё ту же цепь без начала, без конца; везде — на улице, в поле, дома — оказываешься в том же лабиринте.
Лоранд даже перестал замечать встречных, забывал, поздоровался или нет.
Вот головоломка: спастись, ускользнуть от тобою же данного слова, оградив свою тайну от всех. А собственная гордость, а память отца, который счастьем и жизнью пожертвовал в подобном же случае во имя чести; а материнская и бабушкина скорбь — разве этого они требуют, это велят? Как одолеть противников, столь могучих, одними слабыми руками любви?
Под силу ли Балинту Татраи отряхнуть с себя прошлое, его прах, который, подобно вязкому болотному илу, липнет к ногам Лоранда Аронфи?
Надвинув шляпу на глаза, он шёл, обуреваемый этими мыслями, вдоль деревенских заборов — и не заметил, как с противоположной стороны улицы прямо к нему устремилась через выбоины какая-то дама.
— Добрый день, Лоранд! — приблизясь, игриво воскликнула она.
При этом устрашающем имени молодой человек, вздрогнув, поднял голову.
— Ну да, ну да! — схватила его дама за руку с той весёлой уверенностью, какую даёт несомненность. — Я вас сразу узнала, хотя уже столько лет прошло. А вот вы меня, кажется, и узнавать не желаете, милый Лоранд!
О! Как же было её не узнать! Эрмина Бальнокхази…
Черты её лица сохраняли благородство, но былое достоинство и предупредительность в обращении уступили место той неприятной развязности, к которой привыкают женщины, слишком часто вынужденные с её помощью выходить из ложных положений. Дорожный туалет, хотя несколько помятый, выдавал прежнюю приверженность к моде.
— Вы — здесь? — изумился Лоранд.
— Да, как видите. Хотя совершенно случайно. Я только что от Шарвёльди. «Старик» готов, кажется, купить наше заложенное имение, которое я отсудила, вот я и приехала к нему. Заодно хочу дочку отсюда забрать.
— Да?
— Ну да. Она, бедная сиротка, давно уже мается тут у одного сумасброда. Но вы как будто боитесь меня. Предложили хотя бы руку, по этим проклятущим деревенским улицам невозможно без привычки ходить, одни кочки да ямы. Мы в Вене собираемся с ней жить, вот ещё почему я имение продаю.
— Да?
— Вдобавок и её будущий муж там живёт.
— Да?
— Вы его знаете, наверно: Пепи Дяли. Вы же когда-то с ним дружили?
— Да.
— О, он блестящую карьеру сделал! Важное теперь лицо. Очень далеко пошёл! До чего удачливый молодой человек, просто чудо.
— Да?
— Что это вы всё только «да» и «да». Расскажите лучше, как вы-то сюда попали? Почему вы здесь?
— Я ишпан, у господина Топанди на службе.
— На службе? Ха-ха-ха! У родственника своего?
— Он не знает, что я ему родственник.
— Инкогнито, значит? С тех самых пор? Впрочем, мне тоже с тех пор шестое имя приходится менять, так и езжу. Что же, похвально, похвально. Вот где мы, значит, с вами встречаемся. Но тем лучше: проводите по крайней мере к этому безбожнику, с вами собаки не тронут. Теперь-то хоть не убежите от меня?