Когда отцветают розы
Шрифт:
Ей удалось почти закончить и со вторым телефонным звонком, когда, влекомый ненасытным любопытством, к ней присоединился Энди. Он прислонился к стене, скрестил на груди руки и стал слушать.
— Нет, завтра меня здесь не будет в течение всего дня, — сказала Диана в трубку, сердито посматривая на непрошенного свидетеля. — Наговори мне это на автоответчик, или нет — лучше я сама тебе позвоню. В половине двенадцатого? Идет!.. Да, это я уже сделала. Спасибо. Я очень тебе признательна… Что? Да, конечно, я обо всем буду тебе сообщать.
Когда она положила трубку, Энди спросил:
— Твой старик?
— Да.
— А что это ты уже сделала?
— Назначила
Энди кивнул.
— Отличная мысль. Сомневаюсь, чтобы у Ларри нашелся хоть один приятель, который любил бы его больше, чем деньги. Какую сумму ты сулишь?
— Тысячу долларов.
— Ты можешь говорить со мной и произносить больше двух слов сразу?
— Нет.
— Не пойму, с чего ты на меня взъелась? Идея была не моя.
— Идея слоняться по лесу и напрашиваться на пулю? — Диана окончательно поняла, что была права. — Даже не знаю, кто из вас двоих хуже. Уолту не терпится схватить Ларри, а ты просто одержим своими сказками о привидениях.
— Ну, это теперь подождет. Хочешь верь, хочешь нет, но спокойствие мамы мне всего дороже.
Он уселся в кресло-качалку и принялся раскачиваться с энергией, которая подчеркивала смысл его слов.
— Она ведь как ребенок. Ни капли здравомыслия. Уж я-то ее знаю, — говорил он сердито. — Она пойдет на любые крайности, чтобы защитить Мэри-Джо: начнет запирать ее в доме или утащит на какой-нибудь курорт в гриме и под чужим именем, а Ларри попытается выманить из леса бутербродами и сластями. А если она узнает о скелете… Боже, у меня кровь стынет в жилах, стоит только подумать, что она может вытворить!
Его отчаянье было столь неподдельным, что Диане стоило труда сдержать смех.
— Быть может, нам удастся уговорить Чарли, чтобы он запер ее саму?
Энди не прореагировал на ее шутку.
— Если дойдет до серьезного разговора, придется рассказать Чарли все. Он найдет способ продержать ее какое-то время в неведении. Хотя это крайняя мера, которая мне не по душе. И прежде всего потому, что он во всем обвинит меня.
— Оставь эти глупости! С чего ему винить тебя? Ни в чем из того, что случилось, нет ни малейшей твоей вины. — Она не удержалась и добавила: — Кроме идеи спиритического сеанса. Это ему уж точно не понравится.
— Зато понравится мамочке, — сказал Энди, сразу повеселев. — Когда все уладится, мы к этой идее вернемся и отлично проведем время… Ой, извини! Я, кажется, забылся… Прости меня!
— Для тебя это игрушки, — печально сказала Диана, — для меня же все очень серьезно.
— И для меня тоже, клянусь! Но ведь все взаимосвязано, ты должна это понять. Ларри действительно может быть причастен к исчезновению твоего брата. Ты же сама сказала, что определенность лучше мучительной неизвестности.
— Да, сказала, но не уверена, что сама до конца в это верю.
Диана произнесла это и отчетливо, словно они лежали перед ней на кухонном столе, снова увидела страшные, потемневшие от времени человеческие кости.
Глава четырнадцатая
О, роза, ты — несовпадение желаний
Бессонница смежающего веки.
Перед разговором с Мэри-Джо Диане пришлось хорошенько внутренне собраться. Обычно она терпела поражения в их спорах, и потому с облегчением узнала, что Мэри-Джо не собиралась работать на следующий день. Во второй половине дня ей предстоял экзамен, уже к семи утра она была готова отправиться в библиотеку, чтобы быть там к открытию. Уолт успел к тому
— Ночью не было никаких происшествий? — спросил он, и Диане сразу не понравилась его слегка возбужденная интонация. Она даже не посмотрела на него, сделав вид, что ищет в сумочке ключи от машины.
— Мне кажется, я знаю, почему, — ответил Энди сам себе.
— Послушай, у меня нет времени, чтобы…
— Это из-за Уолта. Он спал в библиотеке.
— Да перестань! Он остался там, потому что окна в библиотеке — это самое уязвимое место во всем доме.
— Наверняка именно его присутствие заставило молчать нашего таинственного музыканта.
— И меня это вполне устраивает. Ради всего святого, Энди, сосредоточься на реальных проблемах. И если сможешь, попробуй отговорить Уолта от этого рискованного предприятия. — Она замолчала, услышав, как каблуки Мэри-Джо застучали по ступенькам лестницы.
— Да, конечно, — сказал Энди, но в голосе его не было ни малейшего намека на уверенность. — Ни пуха, Мэри-Джо. Надеюсь, день окажется удачным для всех нас.
Не успев пристегнуть ремень, Мэри-Джо раскрыла учебник.
— Ты ведь не возражаешь? — спросила она формальности ради.
Диана как раз возражала. Ей хотелось поговорить с ней наедине без аккомпанемента болтовни Энди и сковывающего присутствия Уолта, но девушка сразу же настолько глубоко погрузилась в чтение, что Диана отказалась от намерения втянуть ее в откровенную беседу.
Высадив Мэри-Джо у колледжа, Диана нашла газетный киоск, а потом направилась в ближайшее кафе. Ей предстояло убить четыре часа до назначенной встречи и два до того, как получит подтверждение, что она вообще состоится. Луис долго заикался, прежде чем донес до нее свою мысль: ей не обязательно давать согласие на обед с ним сразу, он будет на работе после десяти, она может позвонить, если захочет с ним пообедать, или, если она будет занята, то… а, впрочем, он не решается навязывать ей свое общество, так что, быть может, она… и так далее до бесконечности. Диане стало его жалко, и почти в той же степени она жалела и себя. Она была совершенно не настроена на застольные беседы и не верила, что Луису в самом деле удалось раскопать в библиотечной пыли что-то интересное. Он даже не знает, что она ищет. Да и знала ли она сама? Если обед с ней послужит ему достаточным вознаграждением за бесплодные труды, что ж, грех отказывать ему в таком пустяке.
Около часа она провела за чтением газет: местных и «Вашингтон пост». Она настолько оторвалась от «реального мира», что чувствовала себя ссыльным, вернувшимся домой. Но по мере того, как она изучала заметки и репортажи о преступности в больших городах, избирательной кампании, вздорных препирательствах политиков о бюджетных ассигнованиях, в ней нарастало раздражение. И это называется «реальной жизнью»? Нет. Настоящая жизнь — это повседневная борьба за существование обыкновенных людей. Свое личное горе она, конечно, принимала ближе всего к сердцу, но уже успела понять, что боль есть нечто, не поддающееся измерению. Разве могла она считать себя более несчастной, чем Мэри-Джо, на глазах которой ее любимый превратился в монстра, готового ее уничтожить? А до этого он годами пытался убить в ней душу и человеческое достоинство. Это не было прямое физическое воздействие, но разве это менее больно? И Мэри-Джо не исключение. Таких, как она, тысячи, может быть — миллионы.