Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
Шон сжал виски:
– Дафф, прошу тебя, черт возьми, мы и так по уши в долгах.
– Не лезь не в свое дело, дружок, просто смотри, как надо работать.
– Все, я пошел спать, мне ведь снова придется за тебя вкалывать, пока ты нас разоряешь.
– Не обязательно… я нанял этого янки, Кёртиса. Ну, помнишь, твоего спарринг-партнера. Оказывается, он шахтер и готов работать за тридцатку в месяц. Так что едем со мной, посмотришь, как я делаю тебя богачом. С греком я встречаюсь в девять часов в гостинице.
14
В девять часов Дафф сидел и болтал, а Шон примостился на краешке стола и молчал. В десять часов грек так и не появился. Дафф сидел мрачный, а у Шона
– Это знак, Дафф, это предупреждение. Сам Господь Бог увидел, как мы тут сидим, готовые сделать ужасную ошибку. «Нет, – сказал Он, – Я не позволю им делать этого, Я устрою так, что грек сломает ногу, не могу допустить, чтобы с этими милыми парнями такое случилось».
– Не понимаю, почему ты до сих пор не ушел в монастырь? – отозвался Дафф и посмотрел на часы. – Ну все, пошли отсюда!
– Слушаюсь, сэр! – Шон с готовностью вскочил. – У нас еще куча времени, вернемся и до обеда почистим столы.
– Кто тебе сказал, что мы идем домой? Мы идем искать грека.
– Но послушай, Дафф…
– Послушаю позже, пошли.
Они направили лошадей к «Светлым ангелам» и, оставив их возле входа, вошли в полумрак таверны. Внимание их сразу привлекла группа людей, сидящих за одним столом. Спиной к ним сидел грек – пробор на его маслянисто-черных вьющихся волосах был словно проведен мелом по линейке. Шон перевел взгляд на двоих, сидящих напротив. Оба евреи, тут ошибки быть не должно, правда на этом сходство между ними кончалось. Тот, что помоложе, – тоненький, с гладкой, обтягивающей скулы смугловато-оливковой кожей, ярко-красными губами и мягким взором светло-карих глаз с длинными девичьими ресницами. Рядом с ним – человек с изначально слепленной, похоже, из воска фигурой, которую подержали рядом с жарким огнем. Плечи опущены так, что и на плечи-то не похожи, туловище как груша – и эта оплывшая конструкция, по-видимому, с большим трудом держит на себе огромную куполообразную, как башня Тадж-Махала, голову. Голову венчала прическа а-ля брат Тук [31] , волосы не закрывали ушей. Но вот глаза – эти мерцающие желтоватые глаза – в них не было ничего забавного.
31
Имеется в виду монах Тук, соратник Робин Гуда.
– Градски, – прошептал Дафф.
Выражение лица его мгновенно преобразилось. Сияя улыбкой, он направился к их столику:
– Здравствуй, Никки. А я думал, мы с тобой сегодня встречаемся.
Грек быстро повернулся к нему на стуле:
– Мистер Чарливуд, простите меня, я опоздал, меня задержали дела.
– Ну да, я вижу, лихих разбойников в наших лесах полно.
От Шона не укрылось, что краска хлынула в лицо Градски и тут же схлынула.
– Ну как, продал? – спросил Дафф.
Заметно нервничая, грек кивнул:
– Простите, мистер Чарливуд, но мистер Градски заплатил мою цену, причем наличными, и даже не торговался!
Дафф оглядел остальных сидящих за столом:
– Здравствуй, Норман. Как дочка?
На этот раз краска залила все лицо Градски. Он открыл было рот, пару раз щелкнул языком, потом снова закрыл.
Дафф улыбнулся и перевел взгляд на молодого еврея:
– Ну скажи хоть ты, Макс, вместо него.
Тот потупил светло-карие глаза.
– У дочери мистера Градски все хорошо, – сказал он, обращаясь к крышке стола.
– Слышал, сразу после моего не совсем добровольного отъезда из Кимберли она вышла замуж.
– Да, это верно.
– Вполне разумный шаг, Норман, уж куда разумней, чем твой приказ своим громилам вышвырнуть меня из города. С твоей
Остальные продолжали молчать.
– Ну что ж… надо бы как-нибудь собраться всем вместе, посидеть, поболтать, вспомнить прошлое. А пока – счастливо ос-ос-ос-таваться.
И они отправились обратно к себе на шахту.
– Так у него есть дочь? – спросил Шон по дороге. – Если она похожа на него, тебе повезло, ты легко отделался.
– Нет, совсем не похожа. Она у него как спелая гроздь винограда, да еще в цвету.
– Трудно поверить.
– Вот и я говорю. Лично мне приходит в голову только одно: тут без Макса не обошлось.
– Серьезно? А кто такой этот Макс?
– Что-то вроде придворного шута. В общем, ходят слухи, что Градски высовывает, а Макс ему дрочит.
Шон засмеялся.
– Но я Градски не собираюсь недооценивать, – продолжал Дафф. – Заикание – единственная его слабая точка, но эту слабость Градски преодолевает тем, что за него говорит Макс. Зато мозг в этом громадном черепе работает быстро и безжалостно, как гильотина. Если он прибыл на прииск, жди событий, он начнет действовать, и нам придется пришпорить лошадей, чтобы не отстать от него.
– Уж если говорить о действиях, – сказал Шон после паузы, – если так получилось, что заявки грека уплыли от нас, а денежки остались, давай закажем новое оборудование и будем разрабатывать то, что у нас есть.
Дафф усмехнулся:
– На той неделе я отправил телеграмму в Лондон. К концу месяца у нас будет парочка новеньких агрегатов по десять дробилок в каждом.
– Черт возьми, почему мне ничего не сказал?
– У тебя были другие заботы, я не хотел тебя отвлекать.
Шон открыл было рот, чтобы отругать друга как следует. Но не успел – Дафф подмигнул ему, и губы Шона сами собой задрожали. Его душил смех, и как ни пытался он подавить его, все же оказался бессилен.
– И во сколько нам это обойдется? – весело смеясь, осведомился он.
– Еще раз услышу этот вопрос, придушу, – засмеялся Дафф в ответ. – Скажу тебе только одно, и с тебя хватит: только для того, чтобы оплатить счета за разгрузку этих дробилок с корабля в Порт-Натале, нам придется в течение нескольких недель пропустить через нашу маленькую машину гору руды из Ведущей.
– А как с оплатой новых заявок?
– Ну, это уже мое дело, ты об этом не заморачивайся.
Вот так кристаллизовалось их партнерство, и в последующие несколько недель их дружеские и деловые отношения еще более укрепились. Дафф, с его языком, умеющим творить чудеса, и с обаятельной кривой усмешкой, договаривался с кредиторами, успокаивал и подмасливал особенно нетерпеливых. Дафф являлся поистине кладезем знаний горнорудного дела, из которого Шон ежедневно черпал толику премудрости; он непрерывно строил какие-то планы, его идеи порой выглядели безумными, а порой гениальными в своем безумии. Но его бьющая ключом энергия требовала исполнителя. Он быстро терял интерес к своим идеям, и именно Шон либо отвергал наиболее дикие порождения разума Чарливуда, либо принимал наиболее достойные и перспективные, но, становясь их приемным отцом, относился к ним как к собственным детям. Дафф был больше теоретик, Шон же обладал практической хваткой. Шону было понятно, почему его друг не преуспел прежде, но в то же время он признавал, что без Даффа у него одного ничего бы не вышло. С искренним восхищением он смотрел, как виртуозно Дафф использует едва ли достаточные поступления золота от добычи, чтобы поддерживать работу дробилок, платить торговцам, выплачивать суммы, когда приходил срок платежа, да еще копить, чтобы хватило на новое оборудование. Он словно жонглировал пылающими углями: подержи такой уголь секунду дольше, и он тебя обожжет, а уронишь хоть один, попадают все остальные.