Когда возвращается радуга. Книга 3
Шрифт:
На любимой скамье маркизы возле паркового пруда чувствовалась приятная прохлада от воды, местами уже подёрнутой туманом. Блестели на чёрной глянцевой поверхности блики луны, разбиваясь рябью; неподвижно белели бутоны лилий, закрывшихся на ночь. Щёлкали в кустах пичуги… Почти не нарушая тишину, рядом с женщиной зашуршало, зашелестело чьё-то одеяние. Шагов при приближении не было слышно, а вот то, как человек опустился рядом – она почувствовала. Но даже не вздрогнула. Кто мог ей навредить в самом сердце Гайярда?
– Доброй ночи, прелес-с-стнейшая, – белозубо улыбнулся Старый Герцог.
Хоть и встречались они с ним нечасто,
Она слабо улыбнулась.
– Ах, хоть вы-то оставьте эти комплименты, господин Арман! Похоже, мужчины ни минуты не могут прожить без того, чтобы не польстить даме.
– С-с-смотря какой даме, с-с-сударыня. – Отец правящего герцога негромко рассмеялся. – Как говорит один наш общий зс-с-снакомый, ес-с-сли я вижу, что женщина прелес-с-стна, я так и говорю… Не с-с-спится? А не желаете пройтись, в таком с-с-случае? Тишина, покой, приятная прогулка – не более. Мне, с-с-старику, иногда бывает не с кем помолчать, вот я и приглашаю, пос-с-скольку, как вижу, бес-с-седовать вы тоже не расположш-ш-шены. Помолчим вмес-с-сте, сударыня.
Поднимаясь, он предложил руку – и Аннет с благодарностью оперлась о его локоть. Пожалуй, именно это и нужно ей сейчас: опора, хоть и символическая, мерное расхаживание, помогающее привести мысли в порядок, тишина, и… присутствие рядом того, кто понимает – и молчит.
Где-то вдалеке, у бокового выхода из гостевого крыла, послышались голоса. Слов на таком расстоянии не разобрать, но можно было опознать Жильберта д’Эстре, его супругу и «господина Анри». Король прощался с герцогской четой. Что-то он нынче поздно отбывает. Не торопится к своей Бесс…
Не думать, Энни, не думать.
Луна светила ярко, подсвечивая песчаные дорожки. Старый Герцог шёл не спеша, размеренно, подлаживаясь под мелкий шаг женщины и словно к чему-то прислушиваясь. Молчание нисколько не тяготило их. Аннет невольно припомнилось, что и с Антуаном де Клематисом ей, порой, доводилось проводить долгие зимние вечера вот так, практически не обмолвившись ни словом. Но тишина, как и сейчас, отнюдь не давила и не угнетала. Они сидели в его кабинете: жена за счетами и бумагами, муж тут же, в кресле неподалёку, перечитывал «Воспоминания Цезаря», или «Государя» Макиавелли, делая пометки на полях и иногда одобрительно хмыкая…
Невольно на месте старого маркиза она представила Генриха.
Если бы только это было возможно!
Но… нет. Никогда. И незачем травить себе душу.
Задумавшись, она не заметила, как они со спутником углубились в живой лабиринт, и спохватилась, обнаружив себя окружённой со всех сторон тёмными зелёными стенами лишь, когда Старый Герцог вдруг остановился. Прошептал еле слышно: «Тс-с-с!» И увлёк её в небольшой тупичок-ответвление, уводя с основной аллеи. Не понимая, в чём дело, она завертела головой, но герцог приложил палец к губам и выразительно покосился куда-то влево. Значит, повода для беспокойства не было, всего лишь кто-то появился неподалёку. Естественно, попадаться кому-то на глаза в такой… как бы сказать… почти интимной обстановке Арман д’Эстре не захотел, дорожа репутацией женщины.
Она невольно прислушалась.
Сердце трепыхнулось.
Генрих.
– Дальше не пойдём, иначе заплутаемся в темноте… Итак, Филипп, я тебя слушаю. Что за разговор в такое неурочное время, да ещё секретный? Ты перехватил меня почти у ворот; стоило оно того?
– Государь…
Граф де Камилле помолчал, словно собираясь с силами.
– Простите, сир, теперь я понимаю, что, возможно, с моей стороны это был слишком самонадеянный и дерзкий поступок. Но я с трудом решился на него, а потому не мог откладывать, поскольку в ближайшее время вы будете на переговорах, а значит – отмените все аудиенции. Вы же просили докладывать о возможных изменениях по интересующему вас делу незамедлительно…
– Вот дипломат чёртов, привык изъясняться цветасто… Филипп, давай проще: у меня к концу дня голова, как чугунное ядро, не соображает. Я уже понял, что дело кажется тебе важным, а хоть бы и не так, но ты уже здесь. Валяй. Что там у тебя?
Граф де Камилле вздохнул.
– Сир! Должен предупредить, что могу и не выполнить ваше поручение.
– Хм. Ты о… Ах, о нашей фее? Опять? Что за очередная блажь пришла тебе в голову?
– Это не блажь, государь.
Аннет так и навострила ушки. Они говорят об Ирис? А при чём здесь граф де Камилле? И что это за дурацкое поручение?
Голос Филиппа окреп, стал твёрже.
– Я не говорю, что не справлюсь, заметьте. Я всего лишь допускаю, что кто-то другой может увлечь Ирис Рыжекудрую; и если этот другой окажется человеком порядочным и её достойным, то я…
– Я же говорю – блажь! – сердито рявкнул Его Величество. – Ну, ответь мне, болван, ты-то чем хуже или недостойнее? Хорош, умён, богат, а главное – образован! Уж тебе-то с ней есть о чём поговорить, не в пример прочим вертопрахом, которые кроме пустых комплиментов да цветастых стишков ничего выдать не могут! Она – женщина умная, это я уже понял, и на пустышку не поведётся. У вас с ней куда больше общего, чем с сотнями обедневших баронов и виконтов, что рыскают по Лютеции в поисках золотой невесты. Она же теперь принцесса! Признанная!
– Но почему, государь? Прошу извинить, я хотел спросить: отчего её титул стал известен только сейчас? Ведь её могли с куда большей выгодой выдать замуж на родине?
– Хм. Не уводи в сторону. Почему, почему… Хромец сообщил мне тайно, что сам лишь недавно узнал о её происхождении, и, хоть она дочь свергнутого султана, но всё же Баязед его племянник, родная кровь, так сказать… Её возвращения в Османию он не желает, по вполне понятным причинам. А вот брак с франком, особенно, в чьей собственности будет… Чёрт. Ну, напряги мозги, ты же дипломат, в конце концов, не мне объяснять тебе политические мотивы!